Куриный бульон для души: 101 история о чудесах
Шрифт:
Но в самом конце лета кое-что произошло.
Я не помню никаких других занятий летней библейской школы, кроме последнего. Я надела отцовский пиджак – такой огромный, что он волочился ниже коленей, мешковатую белую рубашку и закатала брюки, которые держались на моей талии только благодаря ремню. Я изображала Джона Уэсли, странствующего проповедника.
В тот день мы были особенно непоседливы, поскольку все нарядились в костюмы, но наш учитель все же прочел запланированный рассказ. Речь в нем шла об исцелении с помощью молитвы обычного человека.
Я никогда не произносила личных молитв. Мне в голову не
– Пожалуйста, Боже, исцели меня от бородавок!
На следующее утро они исчезли.
И по сей день я помню, как стояла в ванной комнате и смотрела в зеркало. Я вижу свои короткие волосы, кривую челочку, и мои пальцы касаются гладкой кожи под глазами. Я приближаю лицо к стеклу. Ни одной бородавки. Я делаю шаг назад и смотрю на кончики пальцев, на кожу вокруг ногтей.
Ничего.
Осталось посмотреть только в одном месте.
Я сделала глубокий вдох и медленно повернула правую руку ладонью вверх. Там не было ничего, кроме сустава, ни малейшего изъяна, ни красноты – только чистая гладкая кожа. Ни следа бородавки. Божья любовь захлестнула меня с головой.
Прошло больше пятидесяти лет, а это воспоминание остается со мной, как путеводный маяк. Оно не раз поддерживало меня.
Кто-то может спросить: «С чего бы Богу беспокоиться о каких-то маленьких бородавках, а не о громадных бедах мира?»
Может быть, дело в моей детской вере? Не думаю. Все дело было в Нем. Он хотел, чтобы я всегда помнила, что шрамы были на Его ладонях, а не на моих. Он видит во мне Свое дитя – без единого изъяна. По сей день.
Отец Дамиан
Это будет здравием для тела твоего и питанием для костей твоих.
В 1942 году мне было всего шесть лет, и мир в оккупированном нацистами бельгийском городке Винтерслаг был полон опасностей. Но внутри нашего дома я и мои братья и сестры чувствовали себя защищенными коконом счастья и веры.
Мы были ревностными католиками, и нам часто приходилось поклоняться Богу дома. Во время войны лишь немногие священники служили мессу, и даже когда такие находились, мы опасались лишний раз выходить на улицу. Нацисты порой без всякого повода стреляли по людям.
Моя мать Мариетта Рейс и моя бабушка поощряли поклонение святым. Они рассказывали нам, что у каждого святого есть своя «специальность». Бабушка приходила к нам в гости в День святого Андрея и настаивала, чтобы мы, девочки, молились ему о достойных мужьях. Мы также молились святому Антонию, прося помощи в поиске пропавших вещей, и моей любимой святой Терезе – Цветочку – о защите в тревожные времена.
Однажды мама ходила гулять с маленькой сестрой и порезала руку металлом старой коляски. В рану попала инфекция. Мама еще не оправилась после родов. Питание в военное время было очень скудным, и ее организм не мог сам справиться с инфекцией. Воспаление распространилось на предплечье.
Никаких антибиотиков в продаже не было. На руку накладывали влажные компрессы, но мамино состояние ухудшалось. Местная клиника прислала к нам монахиню, чтобы та заботилась о маме, а также кормила и умывала нас, детей. Она была сестрой милосердия – из тех, что носят большие белые капоры. Эту миниатюрную женщину звали сестрой Елизаветой; мы, дети, называли ее сестрой Бабетт.
Несмотря на заботы сестры Бабетт, гангрена не желала уходить, и ткани маминой руки начали отмирать. У нее поднялась высокая температура, она впала в беспамятство, а потом и в кому. Отец привел нас к ней и велел попрощаться, потому что мама отправится на небеса. Мне было страшно видеть, как она лежит и не двигается. Я не хотела остаться без матери!
Мамин доктор Рейнерт имел в нашем городке репутацию атеиста. Речь его была грубой, нередко пересыпанной ругательствами. Он решил, что маме нужно ампутировать руку, чтобы спасти ее жизнь.
Сестра Бабетт возразила:
– Нельзя этого делать с женщиной, у которой четверо ребятишек, к тому же одна из них – грудная!
Но врач отмахнулся:
– Завтра я приду делать операцию.
В тот вечер сестра Бабетт наложила на мамину руку фотографию отца Дамиана и обвязала ее бинтами. Монахиня воспитывалась в родном городе отца Дамиана, Тремело, и хорошо знала вдохновляющую историю его жизни. Отцу Дамиану было всего тридцать три года, когда он приехал на остров Молокаи на Гавайях, чтобы помогать прокаженным в поселении Калавао. Он заботился о больных и духовно и физически. Отец Дамиан буквально обнимал свою паству. Он перевязывал язвы и умащивал их елеем во время таинства последнего причастия. Собственными руками он помогал своим прихожанам строить жилье. Он мастерил гробы для умерших и даже копал им могилы. Потом отец Дамиан сам заразился лепрой и умер в возрасте 49 лет.
За прошедшие годы сестра Бабетт прониклась особым почтением к отцу Дамиану. Поэтому в ту ночь, приложив к маминой руке его изображение, она молила святого о вмешательстве.
Доктор Рейнарт вернулся на следующее утро с хирургическими инструментами, среди которых была пила. Он снял бинты, увидел фотографию и грязно выругался.
– Что это за бесполезная дрянь?! – выкрикнул он.
– Это отец Дамиан, – сообщила ему сестра Бабетт.
Врач разорвал фотографию, но отпечаток лица Дамиана остался на маминой руке. Ее рана раскрылась, и гной вытек. Гангрена исчезла, а ткани руки восстановились.
Доктор Рейнарт повернулся к сестре Бабетт:
– Что ж, похоже, ваш святой справился со своим делом.
Мама полностью исцелилась. Теперь она, пианистка, снова наполняла наш дом музыкой. Никакой инвалидности!
Отец Дамиан не только исцелил мою мать, но и растрогал сердце доктора Рейнарта. Доктор рассказал всему городу о чудесном исцелении мамы. С того дня он стал верным прихожанином католической церкви.
После войны, в 1946 году, мы всей семьей поехали в Лувэн, город, где расположена штаб-квартира религиозного ордена отца Дамиана. У меня мурашки бегут по коже, когда я вспоминаю небольшое помещение с десятками костылей, прислоненных к алтарю. Стены там сплошь покрыты дарами людей, которые чудесно исцелились благодаря заступничеству отца Дамиана.