Курляндский бес
Шрифт:
Анриэтта не учила немецкого, но хорошо понимала по-голландски. Сходство языков позволило ей понять смысл, и она ответила по-голландски, зная, что это наречие всем морякам знакомо.
– Мы не привередливы, – сказала она и улыбнулась. – К тому же мы взяли с собой хорошие сыры и корзинку с вином. Будем рады угостить господина капитана.
Довсон лишь поклонился.
Не то чтобы он испугался угощения в крошечной каюте, застолья с вином и дамским кокетством, а просто с самого начала, как только увидел путешественниц, ощутил сомнение: порядочные женщины не странствуют вдвоем, без слуг, под покровительством молодого кавалера, и для чего бегинкам разъезжать
Так что восторга молодой капитан не изъявил. И понял, что это было замечено.
– Мы благодарны вам, господин капитан, – довольно сухо произнесла Дениза. – Не смеем задерживать.
Его проводил смешок Анриэтты.
– Я лишь теперь поняла, куда мы едем! Да это же пуританин, разрази их всех Господь, настоящий пуританин! Остричь его покороче – и сам Кромвель был бы доволен! Ты заметила, как он на меня посмотрел? Он уже видел вокруг меня адское пламя и сковородку под моим задом! – воскликнула Анриэтта.
– Это облегчает нашу задачу. Если все дамы при дворе герцога преисполнены нравственности, то ему наверняка в их обществе даже не скучно, а тоскливо.
– А ведь герцог, если верить графу, много путешествовал по Европе и знает, что такое светское обхождение и галантность!
– Тем лучше. Давай я тебя расшнурую. Как колено?
– С ним все в порядке.
Но Дениза знала, что до порядка еще далеко, она видела болезненную гримаску подруги, поднимавшейся в каюту по узкой и неудобной лестнице, когда судно вдруг качнулось и пришлось сделать неловкое движение.
– Я прилягу, – сказала Дениза, возясь со шнурками. – Дорога утомила меня. Возьму какую-нибудь глупую книжку и буду над ней дремать.
– «Клелию»! – обрадовалась Анриэтта. – Хочешь, я тебе вслух почитаю? Куда мы ее засунули?
Роман госпожи Скюдери оказался на самом дне сундучка, и к нему прилагались две свернутые карты – одна, составленная самой писательницей, а нарисованная и гравированная неизвестным и не обремененным фантазией типографщиком, «Карта Страны Нежности», и другая, купленная отдельно и изданная не в пример лучше, – «Карта Страны Кокетства» аббата д’Обиньяка.
– Не так уж это глупо, – водя пальцем по первой карте, сказала Дениза, – раз уж мы едем к пуританам. Тут как раз те деревни, через которые нужно ехать к сердцу герцога, – Любезные Услуги, Зарождающаяся Дружба, Стихотворные Приятности. Но, чтобы добраться до крепости Нежность, нужно выбрать речку, по которой плыть, поскольку крепости три – Нежность-на-Склонности, Нежность-на-Почитании и Нежностъ-на-Признательности.
– Пожалуй, мы сперва будем штурмовать Нежность-на-Почитании. Наши белые покрывала должны будут внушить герцогскому двору такое почтение… то есть для начала – внушить почтение…
– Нет, не только для начала. Ведь неизвестно, надолго ли отправил нас кардинал в эту глушь. Придется…
– А по ночам мы будем тайно читать Скаррона и наслаждаться безобразиями!
Так началось это плавание – Ганс Довсон, объясняя графу ван Тенгбергену курс флейта, смотрел в свою карту, а Дениза с Анриэттой – в свою, развлекаясь попутно смешными цитатами из Скарронова «Вергилия наизнанку».
Несколько дней спустя, когда солнце пригревало, а попутный ветер был не слишком сильным, Дениза и Анриэтта стояли на баке
Хорошей погодой наслаждались все пассажиры. Петер Палфейн вытащил на палубу корзину с удавом и снял крышку. На плече у моряка сидела крошечная обезьянка и грызла черствую плюшку. Капитан Довсон клялся, что ежели чертова тварь сорвется с веревки и удерет на мачту, никто за ней туда не полезет.
Граф ван Тенгберген находился поблизости и беседовал с худеньким мальчиком, на вид – лет пятнадцати, одетым очень просто, с личиком самым обыкновенным. Издали за ними наблюдала компания из шестерых молодых мужчин – это были антверпенские танцовщики. Все они глядели на графа как-то неодобрительно.
– Как же они беспокоятся о своем товаре, – шепнула Анриэтта. – А товару грош цена.
– Вряд ли, – ответила Дениза. – Они просто боятся, что девчонка сдуру забеременеет и испортит им всю авантюру.
Это действительно была девушка – по бумагам Маргарита, в просторечии – Грит, а когда старший брат сердился на нее, то кричал «Дюлле Грит!», что означало – бестолковая, сумасшедшая, шальная, в зависимости от обстановки. Дениза и Анриэтта стали ее звать между собой именно так – Дюллегрит. И очень сомневались, что от этого графского приобретения будет хоть какая-то польза.
К тому же они отлично видели, что Эразмус ван Тенгберген девчонке очень нравится, и сильно этого не одобряли. Возможно, потому, что рядом с совсем юной Дюллегрит ощущали свой возраст и немного тосковали об ушедшей юности. Было и еще одно соображение, которым они друг с дружкой не делились: молодой граф, вздумай он скрасить дорожную скуку амурным приключением, скорее бы выбрал девушку, чем бегинку, старше себя по меньшей мере на пять лет. Шестеро молодцов, сердито глядевших на графа, были, кажется, того же мнения.
– Вот увидишь, они захотят уложить Дюллегрит в постель к герцогу, – настаивала Анриэтта.
– Если они это сделают, герцогу придется искать ее там с фонарем. Она потеряется в складках простыни.
Анриэтта засмеялась. Худенькая Дюллегрит вряд ли привлекла бы к себе мужское внимание, даже разденься она догола. Но Анриэтта знала, какие чудеса творит с людьми театр.
Граф ван Тенгберген нанял шестерых танцовщиков и Дюллегрит в амстердамском городском театре, где парни плясали в комических балетах. Они обещались исполнить в Митаве, герцогской столице, несколько спектаклей – непритязательных, на простой народный вкус, но безумно смешных. Дюллегрит поехала с ними, чтобы тоже танцевать перед герцогом в двух пасторалях. Это было дело неслыханное – чтобы женщина плясала на сцене, но в Антверпене имелось несколько таких особ, учившихся танцу для того, чтобы выступать перед публикой, и горожане с нетерпением ждали первого балета с их участием. Тут Антверпен мог обскакать даже Париж, где роли пастушек и греческих богинь исполняли юноши.