Курс на Юг
Шрифт:
Звякнул колокол, приглашая пассажиров «Луизы-Марии» к столу. Барон оглянулся – на полуюте лёгким кружевным облачком белело платье Камиллы.
Распорядок дня для пассажиров «Луизы-Марии» был составлен на английский манер: завтра в восемь утра, ланч в час пополудни, вечером, в пять часов – неизменный файф-о-клок, к которому подавали свежие булочки и тосты с вареньем. И, наконец, в восемь пополудни – обед. Меню предлагалось континентальное: на ранний завтрак подавали кофе, а не чай, а к ланчу вместо принятой на островах холодной говядины и сыра – супы, рыбные блюда и жаркое.
Сегодня кок решил порадовать господ суп-кремом из брокколи и и яйцами кокотт в шампиньонном пюре. Остелецкий упражнялся в остроумии, сравнивая французские изыски с казённой кормёжкой на судах российского флота – разумеется, неизменно в пользу последней. Греве горячо поддержал друга, вызвав недовольную гримаску на лице супруги: «как вы можете мон ами: щи, каша, солонина, это всё так грубо! Я бы трёх дней на ней не прожила на такой пище…» Остелецкий, похохатывал, вставляя в беседу сочные описания из быта матросских кубриков, чем ещё больше распалил негодование собеседницы – шуточное, разумеется.
– К восьми склянкам станем на рейде. – сообщил шкипер Девилль, дождавшись, когда пассажиры закончат кулинарный диспут. – Вам, барон, насколько я помню, приходилось здесь бывать?
– Так и есть, мсье. – кивнул Греве. – Наш «Крейсер» из Филадельфии отправился сначала на Карибы. Приняли в Гаване уголь и провиант, потом перемахнули Атлантику, и следующая стоянка была в Санта-Крус де Тенерифе.
И показал вилкой на конус древнего потухшего вулкана Тейде, наивысшей точки Канарских островов, несколько часов, как показавшегося из-за горизонта.
– Дальше мы должны были следовать в обход мыса Доброй Надежды, в Индийский океан. На заход в Кейптаун надежды тогда было немного, войны ждали со дня на день – вот и пришлось забункероваться до упора, и даже сверх того. Не поверите: у нас все палубы были загромождены мешками с углём и камышовыми клетками с курами, а на полубаке соорудили дощатый загончик для свиней! Такое, помнится, амбре стояло, пока всех хрюшек на камбуз не перетаскали…
– Ты лучше расскажи, как вы с Тенерифе драпали! – перебил бароновы воспоминания Остелецкий. – Мадам, вам ведь известна эта история?
Брови Камиллы удивлённо взлетели вверх.
– Нет, мсье, представьте – понятия не имею. Что там такое было, мон шер?
– А-а, вздор… – Греве пренебрежительно махнул рукой. – На Тенерифе мы пришли в октябре, и война Англией, как я уже говорил, видна была уже невооружённым глазом. На Тенерифе стоял стационером британский броненосный фрегат «Шеннон». Противник весьма серьёзный – такому, если дойдёт до драки, наш «Крейсер» на один зуб. Тактика англичан была понятна: стоит нам уйти с рейда, как «Шэннон» увяжется за нами. Надо было срочно выдумывать, как избавиться от этой опеки и, скажу без ложной скромности, идея принадлежала вашему покорному слуге…
Барон откусил кусочек тоста с вишнёвым джемом, отхлебнул кофе.
– Так вот. Городишко Санта-Крус де Тенерифе, в числе прочих достопримечательностей, может похвастать оперным театром. Труппа там, конечно, хиленькая, ну да на безрыбье и рак рыба. На третий день стоянки, после угольной погрузки и большой приборки наш командир, капитан-лейтенант Михайлов, дай Бог ему здоровья, отпустил команду на берег – напиться, гульнуть в портовых кабаках, лаймам морды понабивать – это уж как водится. А для господ офицеров были подготовлено развлечение поизысканнее: из экономических сумм капитан-лейтенант приобрёл билеты в оперу, на лучшие места. Узнав об этом, англичанин, командир «Шеннона» решил не ударить в грязь лицом и последовал его примеру. Первый акт наши офицеры просидели в зале, наслаждаясь испанскими баритонами и сопрано, а после антракта стали, как бы невзначай, по одному, покидать зрительный зал. Одновременно по портовым кабакам боцмана со специально отряжёнными командами вылавливали и возвращали на борт матросиков. Так что, когда последний из офицеров прибыл на клипер, команда была в сборе, пары разведены, «Крейсер» готов был выйти в море. Покидая бухту, мы прошли полукабельтове от «Шеннона», стоявшего на якоре без паров, с одной стояночной вахтой – и слышали бы вы, как лаймы нас поносили, когда поняли, что происходит!
Камилла рассмеялась.
– И правда, прелестная история, мон шер! Положительно, она могла бы стать украшением авантюрного романа в стиле мсье Дюма-сына. Надеюсь, у тебя есть ещё что-нибудь подобное в запасе?
– Увы, дорогая… – барон сделал постную физиономию. – Мыс Доброй Надежды мы миновали без приключений, а вскорости встретили и «Луизу Марию». Так что всё дальнейшее происходило на твоих глазах – кроме финала на Занзибаре, разумеется. А вот наш гость… – он мстительно ухмыльнулся товарищу, – наверняка может многое порассказать!
– В самом деле, мсье Остелецкий! – подхватила баронесса. – Теперь ваш черёд. И не смейте отказываться – ни за что не поверю, что вам нечего рассказать!
Венечка развёл руками.
– Куда мне до такого морского волка, как ваш супруг, мадам! Я и в океане-то впервые…
– Ну-ну, не скромничайте! – Камилла надула губки. – Признайтесь честно, что попросту не желаете!
– Ну, раз уж мадам настаивает… – сдался Остелецкий. – Был, помнится, один в случай в Порт-Саиде. Только, сразу предупреждаю: он скабрёзен до крайности!
– Тогда тем более, давайте! – баронесса оживилась. – Обожаю неприличные истории!
– Ну, хорошо. – Остелецкий откашлялся. – Корвет, на котором я тогда служил, пришёл в Порт-Саид в составе объединённой русско-турецкой эскадры. Ну и наш командир, как старший морской начальник на рейде, устроил на судне приём для представителей дипломатического корпуса. Подобной публики собралось тогда в Порт-Саиде превеликое множество, на переговоры о статусе Суэцкого канала! Ну, явились все эти расфуфыренные господа на борт – и не одни явились, а с жёнами. На палубе для них расставили столы, приглашённый с берега оркестр наяривает, вестовые в накрахмаленных голландках разносят перемены блюд.
И всё бы ничего, но у супруги французского посланника возникла необходимость из разряда «попить наоборот». А корвет наш был из ранней серии, построенный ещё в начале шестидесятых, в Архангельске, и гальюн на нём располагался, как и на прочих парусниках – под бушпритом, между риделями. Супруга посланника, догадываясь, что половина подзорных труб и биноклей на окружающих судах в тот момент нацелены на нас, не решилась эпатировать своей обнажённой… хм… кормовой частью весь Порт-Саид, и отправилась на поиски местечка поукромнее. Увидела открытый люк с трапом, заглянула, никого там не увидела, спустилась на несколько ступенек и принялась задирать свои оборки. На её беду как раз под этим трапом возился матросик-первогодок – подкрашивал что-то по указанию боцмана. Заметив вверху эдакое непотребство, матросик задул светильник и притаился в полутьме. И когда француженка, устроившись поудобнее, с упоением зажурчала, матросик макнул кисть в кандейку с краской и мазнул ей меж ног. Мадам посланница, натурально, завопила и выскочила, как была, растрёпанная, на шкафут, пред взоры обедающей публики…