Курс практической психопатии
Шрифт:
— Изнасилование, — усмехнулся я. А внутри все сжалось горячим комком — о, да… Будто знала о моем тайном списке, который я составил два года назад, и о котором забыл уже — список всех доступных перверсий, по алфавиту, который я вывел дрожащей от возбуждения рукой, выписав тщательно из учебников судебной психиатрии. Выискивал, прикидывал, что меня привлекает, отсеивал невозбуждающее. Начал следовать, но запутался, обламываясь и не решаясь, и бросил. А вот теперь вспомнил.
— Изнасилование? — округлила глаза Фьюни. — А что, это разве извращение?
— А что, нет? — равнодушно пожал я плечами, и встал. — Посиди пока тут, я скоро вернусь, никуда не уходи! — строго сказал ей, и наклонившись, грубо и жадно поцеловал её в губы. Да, пора! Я СДЕЛАЮ ЭТО ПРЯМО СЕЙЧАС. Игры кончились.
— Изнасилование, изнасилование… —
Я притаился в выемке между стен — о, город и правда устроен со всеми удобствами для маньяков. Всегда питал особое отвращение и притяжение к насильникам. Позже пришло — завидую. И вот — девочка… осторожно проходит мимо, приостанавливается — так близко, что я улавливаю её запах, сладкий и дешевый. Если б я захотел — я мог бы погладить её по лицу. Бесчувственная совсем — на таком расстоянии не почувствовать меня! Оглядывается неуверенно. Поправляет курточку, идет дальше. Высовываюсь из укрытия наполовину, слежу за ней напряженно — внутри все шепчется, шуршит и дышит — ааааххх. Сейчас, ещё немного, дай ей расслабиться. Вот она миновала арку, и скрылась за поворотом — в два прыжка я сократил это расстояние. Вздохнул поглубже, усмиряя дикость сердцебиения, безмерно волнуясь от предстоящего изуверства. Девушка идет не оглядываясь, уставившись в слабо светящийся дисплей телефона. А я смотрю жадно ей в спину. Край её мини-юбки флиртует с попой… слишком маленькой, даже крохотной юбочки. И мой хуй уже флиртует с её нутром. Давай, зайди скорей в подъезд! Не заходит. Плетусь за ней, уже вот добрых пять минут… ах, ты дрянь, давай же, давай! Ногти впились в ладони, скорее! Я готов уже сорваться, и сильно впечатав её затылком в стену, выебать прямо здесь!
ЕСТЬ! Момент истины — она в подъезде, и рассеянно прикрывает дверь за собой, все ещё глядя в телефон — стоять, сучка! В два хищных прыжка я нагнал её, и протиснулся в закрывающуюся железную подъездную дверь. Ещё немного, и не будь она такой дурой — лязгнула бы преграда прямо у меня перед носом, но теперь мы с ней одни в подъезде, она испуганно смотрит на меня — я хватаю её, зажимаю рот — телефон глухо стукнув падает на пол, я впечатываю её в черный угол под лестницей. Испуганные глаза, вязкий ужас — ааа, черт, больно жмут джинсы, сладко корчится сердце… она совсем не сопротивляется, лицо к лицу, и лишь тихо пискнув сжимается в комочек, горячий и дрожащий в моих стальных тисках. Миг, ещё миг — я ничего не делаю, просто смотрю ей в расширенные зрачки, слабый луч слепо шарит под лестницей, отражаясь в накрашенных глазах девочки смертной мукой. Надо что-то делать, пошариться у неё под юбкой, пока никто не пришел, ах, как мне сладко и страшно, как мне пиз-да-то — и не хочется торопиться! Запомнить свою первую жертву как следует, слизать её запах и страх — я уверен, что буду делать это снова и снова! Одной рукой все ещё зажимая ей рот, другую запускаю под крошечную юбочку — такая мягкая, потряяяас! Если б я раньше знал — никогда бы не стал играть, всегда бы только и делал, что насиловал! Но что-то мелькнуло вдруг внутри, стукнуло больно сердце, я приостановился, опустил глаза на миг — нечто вроде «зачемяэтоделаюэтоотвратительноимерзко», на крошечную долю секунды потерял власть, и жертва моментально
— Отпустите меня, пожалуйста, — слабо пискнула, как трепетная мышь.
Если б она этого не сделала, я бы возможно, и отпустил её, сломавшись в чувстве «табу», но! Писк придал мне сил, и я навалился на неё. И лизнул ушко, она вся скукожилась, и хрипло прошептал:
— Ну уж нет, иди давай сюда, сладкая моя!
Ааах, ебать её было сладко, безбожно сладостно, и длилось это долго, я все никак не мог кончить, сжимая её, ковыряя и трепля её, то быстрее, то медленнее, она стала вся мокрая и холодная, размазавшись по стене, пока я ебал, ебал её, бессовестно и безжалостно, жег ей внутренности, она больше не пищала, едва дыша, боялась, видимо, закричать. Не знаю, нравилось ли ей, скорее нет, она кривилась от омерзения, когда я целовал её, повинуясь своей прихоти извращенца, но не смела и кусаться — трусливая совсем, я ж ей даже ножа не показал!
— Дурочка ты несусветная, — сказал я ей, кончив наконец, и она получив свободу, принялась с отвращением быстро вытираться юбочкой между ножек.
— Я запомню тебя навсегда, и ты меня тоже, верно ведь? — попытался я заглянуть ей в глаза, а она заплакала, жалко скривившись, сморившись, и замахала на меня сумочкой. Я увернулся, и заметил её телефончик на полу, подобрал его, и протянул ей. Она схватила его, и вдруг… швырнула об стену, вдребезги! Я восхищенно присвистнул — да она ж в настоящем шоке! Надо же, как на малышку подействовало обыкновенное изнасилование! Вышел на свет, давая ей дорогу, она прошмыгнула следом, сверкнув на меня глазами зло и с та-а-аким отвращением, что если б оно могло убивать! Я был бы трижды мертв! Она хотела проскользнуть мимо, но я преградил ей дорогу:
— Давай, провожу, тебе ведь на предпоследний этаж! — она замахала на меня снова, молча и остервенело, но я схватил и прижал её к себе: — Ну-ну, уймись, все уже, не буду я больше, а там мало ли какая мразь ещё подвернется! Я-то тебя просто тихо и мирно ебал, а вдруг другой порежет, чего доброго!
В глазах её мелькнули ужас и сомнение. Она молча кивнула. Верно оценила своё положение, умница. Мы пошли с ней рядом, по лестнице — почему не на лифте? А вот спросите. Она боялась рот открыть, и я молчал. Так молча и дошли до нужной ей двери. Она позвонила, и я моментально испарился, предпочитая не узнавать, кто должен был её встречать, и почему он не сделал этого. Я перепрыгивал пролеты, и по десятку ступеней сразу. И в полминуты оказался на улице. За мной простучали чьи-то тяжелые шаги, и вопль:
— Стой, мразина!
— Да вот щас, — сквозь зубы прошептал я, присаживаясь под забор. Хуй тут меня кто найдет, темно, будто в аду на реконструкции. Мимо пронеслась чья-то темная туша, а я усмехнулся… и согнулся в отвратительной дурноте. Мрак и пакость, паскудство содеянного накрыли — сразу, мгновенно — будто грязным полиэтиленовым пакетом. Отвращение к самому себе, и муторная сладость корчили, и я хватал ртом воздух в приступе сладчайшего омерзения. Омерзения и тошноты, преступных конфет пизды объевшись…
Лежал на картонке, как бомж, и беззвучно смеялся… Это был я, я это был!.. ну посмейтесь, прошу вас, посмейтесь со мной, о мои Арлекины!!
— Чтож, тогда надо идти ведь! О, пора, пора, братие мои, заждалось нас… эм…. Это… А впрочем, отбросим сомнения, пора!
…на окраине города у дедка какого-то спросил дом номер 9. Зачем — неясно, но вот найду и спрошу, че мне там надо. И слышим вместе с дедом пение какое-то, в коробке. Подошли, заглянули — а там старуха связанная лежит и поет. Кто-то выкинул на помойку. А кругом такая грязь… э-э, надо выбираться отсюда!
На свет Козерога я выйду, пожалуй, наверняка! А ты как думаешь?.. Хотя нет. Не скажи мне ничего. Я сам знаю. Ты меня очень бесишь, когда говоришь, блядь!!
— Нет, мама, я не скоро… нет, я не болею. Просто голос такой… в школу мне тока на следующей неделе. Я не мерзну. Я у Маши. Да, ты ее заешь. Нет, я уже сказал, не мерзну. Она меня бренди поит. Я не издеваюсь. Хорошо, завтра обязательно буду дома.
— Наливай, че же, замерз я как сука, Жахни… а откуда кстати у тебя бренди?