Курсант: Назад в СССР 11
Шрифт:
— Разберемся? — шипел мужичок. — С Зинкой? Так все-таки это ты с ней, морда галстучная, шашни крутил? Мне соседи все рассказали. Только я в ночь, как ты к ней — шасть! Ах ты, хомяк пенсионный!
Алкаш снова замахнулся, но на этот раз Никита Егорович был готов и сам контратаковал.
Бам! Увесистый и дутый, как небольшой арбуз, кулак шефа без всяких предупредительных впечатался в челюсть рогатого агрессора.
Тот отлетел вглубь квартиры, раскинув ноги. Внутри что-то загрохотало, зазвенело. На пороге остались стоять лишь стоптанные тапки в замызганную клеточку.
Тишина…
—
Следователь зашел внутрь, Алексей засеменил следом.
Квартира оказалась обычной на вид — трюмо, обои, люстра из пластмассы. Не хоромы, но и не бичовник, хотя к последнему ее в восприятии бравых «галстучных», как выразился жилец, подталкивал запах застарелого перегара, висевшего в воздухе вперемешку с пеленой табачного дыма.
Посреди прихожей на линолеуме в незатейливый советский ромбик и распластался босогрудый без признаков жизни.
— Никита Егорович, — Алексей вытянул шею. — Он что, того?
— Не каркай! Видишь, сопит. Жив он, что ему сделается. В таком состоянии ими можно гвозди забивать или танки вражеские таранить. Ничего не будет.
Следователь всё-таки подошел, наклонился и похлопал по щекам загорающего:
— Встать, суд идет!
Тот очухался и вытаращился на правоохранителей, казалось, немного даже протрезвел.
— Какой суд?! — пробормотал он. — За что?
— За нападение на сотрудника прокуратуры при исполнении. В связи с Указом Президиума Верховного Совета от марта месяца сего года, — вещал Горохов, — за такое преступное деяние предусмотрен расстрел. Причем приговор можно приводить в исполнение прямо на месте. Алексей, доставай пистолет.
— Так нет у меня пистолета, — прошептал Катков.
— Цыц! — подмигнул ему Горохов.
— Постойте, товарищи! Какой расстрел?! Да вы что? Я же перепутал вас с ейным хахалем! У вас просто пиджак и галстук, как соседи говорили. И морда у вас, извиняюсь, гражданин начальник, ну никак на милицейскую не похожа, скорее, на директорскую, ну или на ревизорскую. Вот я и попутал. Вы простите меня, не надо меня расстреливать, мне на смену завтра…
Тот попытался встать и одновременно подтягивал штаны, стремясь хоть что-то в своем внешнем облике привести в порядок перед такими гостями.
— В соответствии с другой поправкой в кодексе, — с серьезным видом продолжал Горохов, — гражданин может быть освобожден от уголовной ответственности, если окажет содействие следствию.
— Все вам окажу! Какое скажете, такое и содействие. Я и правда не знал, что вы самые настоящие органы!
— Так и быть, — снисходительно кивнул Горохов. — Будете понятым… А еще… — Горохов сглотнул слюну, скосив взгляд на кухню, где на столе сверкала янтарем пузатая трехлитрушка с каемочкой пенки у горловины. — Нужно помочь органам здоровье, так сказать, поправить…
— Какое здоровье? Как поправить? Я ж не врач, станочник я!
— Пивка, говорю, налей.
— А, я ща! Это я мигом! — работяга метнулся на кухню и приволок кружку с дутыми боками из прозрачного толстостенного стекла (явно стыренную из местной пивнушки, а не на трудовые приобретенную),
Горохов подхватил кружку, сдул пенку и спросил:
— Тебя как звать?
— Сёма.
— Тара хоть чистая?
— Э-э… — замялся вдруг амнистированный. — Могу в другую налить!
— И так сойдет, — следователь почти залпом опустошил кружку, довольно крякнул и вытер белые «усы». — Паспорт возьми — и с нами пошли, Сёма.
— Так ведь вы простить меня обещали?
— Да не дрейфь, паспортные данные для участия понятым нужно.
— Ага, ага, ща! — станочник снова метнулся в глубь квартиры и вернулся с документом. — А куда идти?
— В квартиру к Парамонову. И руки помой, а то, как у кочегара на смене. Протокол мне заляпаешь.
— Так не отмываются мозоли-то, — запричитал Сёма. — Я же в цеху, пальцы при работе насквозь мазутом да маслом пропитываются, отмываем их с мужиками, как можем — кто керосином, кто соляркой. А наши шлифовальщики даже на днях адскую смесь салхимили — из аммиака, керосинчика, кислоты анилиновой и еще какой-то чертовщины. Мазут вмиг отходит, вместе с кожей. Вот ведь как, товарищи, получается! Такая страна могучая, в космос как к себе домой летаем, а руки после смены помыть нечем… Не придумали ничего такого.
Понятой оказался разговорчивый. Порывался тоже хлебнуть кружку пива, но Горохов ему не позволил. Изъял и собственноручно уничтожил напиток. После двух кружек Никите Егоровичу стало хорошо, и даже подбитый глаз не болел. Он приложил к нему кусок мяса из морозилки понятого, и синяк, чуть подумав, не стал вылезать.
Второго понятого Горохов выловил прямо в подъезде. Это оказался пенсионер с удочками. Прямо с бамбуком, катушками и червяками его и завели в квартиру Парамонова.
— Товарищи, понятые, — торжественно обратился к гражданам Горохов, усадив участвующих на узкую кушетку, как курят на жердочку, чтобы под ногами не путались, — сейчас будет произведен осмотр квартиры в вашем присутствии. Прошу засвидетельствовать обнаружение и изъятие возможных улик.
«Курята» враз закивали, а Алексей уже мазал дактилоскопической кисточкой тот самый стол, что стоял в стороне от люстры, и с помощью которого, предположительно, помогли повеситься Парамонову.
Заметно было, что стол до этого уже был обработан порошком, на нем чернели разводы широких мазков. Но преимущественно они встречались на столешнице, а вот обвязка и ножки оказались чистыми. Схалтурил эксперт.
Алексей со свойственной ему дотошностью магнитного порошка не жалел, махал инструментом, как заправский маляр.
— Есть, Никита Егорович! — воскликнул он и схватился за фонарик, подсвечивая лучиком выявленный след.
— Пальчики? — оторвался от писанины следователь. — Неужто?
— Нет, след перчатки. Похожий на тот, про который Андрей рассказывал. Материал отобразился без признаков текстуры, будто из замши перчатка эта или из чего-то подобного.
— Отлично, Алексей… Вот общая ниточка у нас между убийством Завьяловой и Парамонова и протянулась.
— Гражданин товарищ начальник, — вмешался станочник.