Курсант: Назад в СССР 4
Шрифт:
— Есть! — Сипкин бросился исполнять приказ, но, сделав пару шагов, обернулся и прошипел, чтобы полкан не слышал:
— Ты теперь тоже курсант? Встретимся еще…
— Не сомневаюсь, — улыбнулся я. — Смотри только подольше продержись. Не как в прошлый раз.
Сипкина перекосило, но гневный взгляд начальника заставил его поспешить.
Я же, сдав экзамен, со спокойной душой шлепал по ступенькам учебного корпуса вниз к выходу. Хотя учебным в чистом виде его назвать сложно. Учебных лишь три этажа, а все, что выше, было занято под казармы. Оттуда громогласными перекатами лился ор пузатого полковника, похоже, что он устраивал разнос кому-то еще. Судя по всему, Сипкину и его сменщикам в итоге влетит знатно.
В скором времени и меня ждала такая “армейская” жизнь со всеми вытекающими перспективами. Не люблю строем ходить. Чувствую себя оболваненным и подстриженным под одну гребенку. В строю нет личности. Есть прямое коллективное мышление и действия по указке. А я опер свободного полета. Но придется немного потерпеть. Блин… Два года будет длиться этот день сурка. Ну ничего, прорвемся…
Мысли о походах строем в столовку, о подъеме и отбоях по расписанию наводили грусть. За забор только с увольнительной. Может, жениться? Женатым разрешалось проживать в городе, а не на территории школы, в казарме.
***
Через неделю приказ о зачислении вывесили на стенде перед КПП. Пофамильные списки счастливчиков были выведены от руки каллиграфическим почерком. На первый курс набрали пять взводов по тридцать человек в каждом.
Я с грустью уволился с работы. Попрощался с коллегами и даже Витю обнял. С Погодиным не прощался. С друзьями я намеревался видеться регулярно — в увольнительных. И вот со второй половины августа 1979 года (зачисление у нас было раньше, чем в гражданские учебные заведения) я официально стал аттестованным сотрудником милиции. Правда, звание нулевое. Рядовой. Что ж, после всех подвигов начнем с низов.
Весть о моем зачислении вроде радостная, но ведь придется учиться тому, на чем я уже собаку съел (даже целую стаю), а это неинтересно. На ближайшие два года придется распрощаться с любимой работой, ограничить свободу, посиделки с друзьями и Соней.
Я прибыл в школу и сдал гражданскую одежду в каптерку, что находилась на нашем первокурсном четвертом этаже.
Большинству курсантов, в том числе и мне, форму выдали с погонами рядового — с грустными пустыми рамками галунов. Золотистую букву “К” для погонов курсантов МВД еще не придумали, но, насколько я помню, это случится уже скоро, возможно, в этом году.
Некоторые счастливчики, что на службе в армии успели заработать сержантские звания (армейские регалии засчитывались), щеголяли не с пустыми погонами, а с золотистыми поперечными лычками на них.
Всего нас было пять взводов “новобранцев”. Каждый взвод разбит на три отделения по десять человек. Из числа курсантов наиболее “старых” (а были и такие, кому под тридцать лет) и опытных назначили командирами отделений. В число командиров я не попал, руководство и не подозревало, сколько на самом деле мне лет. Иногда я и сам об этом начинал забывать. Ощущал себя молодым, только ветра в голове не было.
Командир взвода был штатный офицер. Нам достался молодой лейтенантик — спортсмен-легкоатлет, ненамного старше нас. Совсем недавно выпустился из Омской школы милиции.
Как и в любой силовой или государственной структуре, над каждым работником (служивым, курсантом) наблюдалось целое древо начальников. Важных и не очень. Прямых и “кривых”. Непосредственных и ситуативных (например, старший смены, когда попадаешь в наряд в караул).
Получается, что надо мной были: командир отделения, старшина курса, командир взвода, начальник курса, начальник школы с кучей замов. И еще какие-то полузамы полуначальников, я пока до конца не разобрался. Плюнуть нельзя, в старшего попадешь. И это только прямые непосредственные начальники.
Соня проводила меня со слезами. Будто в армию. Я обнял и успокоил ее, мол, не на все два года ухожу, увольнительные каждые выходные и праздники предусмотрены. Плюс за “подвиги” дополнительно предоставляться должны. Если уж маньяка изловил, то на лишний выходной всяко заработать смогу. Как говорится, не первый раз замужем, но дай Бог, чтоб последний.
— Что ты так переживаешь, — подбадривал ее я, — мы же с тобой и так только по выходным и виделись, я-то все на работе пропадал. Тут ничего особо не изменится.
Но она не слушала и поливала меня горючими слезами.
Комнату в ведомственной общаге за мной оставили. Спасибо Паутову, подсуетился и убедил жилкомиссию (у него там сестра двоюродная работала) официально оформить комнату как для командировочных. А если проверка какая нагрянет, можно, дескать, в крайнем случае заселить туда на пару дней кого-то из настоящих командировочных. И мебель как раз там есть для проживания, считай, почти номер в гостинице. Вещей ценных я там и не собирался заводить. Самое дорогое — это старенький кассетник, что перематывал пленку только вперед, и приходилось либо кассеты переворачивать, либо вращать её, нанизав на простой карандаш. Лучше всего для этих дел подходили карандаши “Архитектор”. По размеру один в один под кассету и грани, что надо.
Мне, конечно, не очень нравилось, что в моем общажном “гнездышке” вдруг будет жить командировочный, хоть и временно. Но это лучше, чем лишиться комнаты, на которую у меня в возможные выходные были большие планы. Соня не всегда была одна в квартире, сменный график работы ее матери не желал внимать чаяниям “молодых” и подстраиваться под субботу и воскресенье.
В общем, уходил я в курсанты, как осужденный в колонию, распрощавшись со свободой и друзьями. Настроившись на скучный курсантский быт на целых два года. Если бы я знал, как я ошибся…
***
— Взвод, подъем! — прозвучала самая ненавистная моя команда, потому как дневальный орал ее в шесть тридцать утра, когда мое бренное тельце еще спит без задних и даже без передних ног.
Сигнал подъема должен бодрить, но сегодня дневальный — Гришка-гнусавый. Прозвище получил не за красивые глазки, а именно за голос. Прыщавый курсант имел, на удивление, такой противный тембр, что когда он начинал говорить, хотелось сразу либо уйти, либо перебить и вставить свое веское слово. Даже повидавшие виды преподаватели старались его лишний раз не спрашивать на семинарах. Гришка это мигом просек и к занятиям почти не готовился.