Курсант. Назад в СССР 6
Шрифт:
Единственная комната оказалась просторной, но с низким потолком. Если встать на цыпочки, то можно потолочную балку головой зацепить.
У стены – старый продавленный диван с некогда шикарными кожаными подлокотниками. Рядом вышедшие из моды этажерки, облезлый комод, самодельная полка с бакалейной мелочевкой, у окна круглый стол на изогнутых ножках. В доме чисто, но все потертое, больше на хлам похоже. Так и есть, старая мебель всегда доживала свой век на дачах.
Я осмотрелся. На столе початая бутылка водки. Опустошена примерно на две трети. Порыскал по полкам, обшарил комод. Ничего
Напиток непростой. Стоит такая раза в три-четыре дороже обычной «Столичной» или «Московской». Подарочный вариант, так сказать. Продавалась она в индивидуальной картонной упаковке. Неплохой у Дубова вкус. Где-то я уже видел такую бутылку… Я задумался. Точно… Вспомнил. У Гоши в ресторане такую подают. Ее я и откушал при нашей последней встрече.
Такое добро – и не допито. Странно… Я нашел какую-то старую коробку и аккуратно, держа кончиками пальцев, положил туда бутылку. Отдам Каткову, пусть на пальчики проверит. Скорее всего, Дубов выпивал не один. Посмотрим, кто к нему в гости хаживал…
– Мрачно здесь, – вздохнула Света… – Неживым пахнет.
– Просто давно не проветривали, – сказал я. – Но я закончил, сейчас еще с соседями поговорим – и в город возвращаться можно.
Мы вышли на воздух. Птички щебечут, теплый ветерок обдувает запахом травы и безмятежности. Красота.
Зашли на участок соседей, оставив коробку с бутылкой в доме Дубова. Прямо на улице под раскидистой яблоней уже накрыт скатеркой с рукодельной вышивкой дощатый стол. Вместо обещанного чайника среди чашек важно возвышался, словно вельможа над челядью, пузатый советский самовар. Отливая серебром, он чинно ждал гостей.
– Проходите, люди добрые, – старик радушно закивал, волоча из дома очередной колченогий табурет. – Попробуйте чебуреки. Лучше Ильинишны такие никто не печет.
– Спасибо, – Света не спешила садиться. – Неудобно как-то, мы просто вас поспрашиваем.
– Неудобно, когда дети соседские на тебя похожи, и в почтовый ящик гадить тоже неудобно, а у нас так здесь заведено. Пришел гость, будь добр, за стол садись.
– Спасибо, – я сел первым и кивнул Свете, мол, уважь хозяев, диалог проще без галстуков вести.
Та присела на краешек самодельного табурета.
Из дома показалась Илинишна, что несла бутыль с прозрачной жидкостью и стопки.
– А это лишнее, спасибо, конечно – скрестил я руки, опознав самогон. – Мы на службе.
Хозяйка пожала плечами и развернулась, собираясь унести угощение обратно.
– Куда? – встрепенулся дед. – Вертай взад! Я-то не на службе.
– Обойдешься, – огрызнулась бабуля и пошла-таки прочь, что-то ворча себе под нос.
Дед, конечно, не был орлом, но за женой слетал быстро. Выхватил бутыль и, прижав к груди, как ребеночка, помчался назад. Ильинишна потрясла морщинистым кулаком ему вслед, поохала, но пререкаться больше не стала. Села с нами за стол и стала разливать чай.
– Вот я контра! – хлопнул себя по лбу дедок. – Сам не представился и вас не спросил, как величать. Семен, – протянул он мне руку. – Ну, а Ильинишну вы знаете.
– Андрей, – ответил я. – А это Света.
– Стало быть, из милиции вы? – прищурился дед Семен. – убивца ловите, что Глебку сгубил?
– Его самого. Расскажите нам о потерпевшем. Часто он здесь бывал?
– Да на выходных только, и то, чтобы покуражиться, – махнул рукой дед на соседний участок. – Вон, смотри, как все лебедой заросло. Совсем не следил за участком, одни девки в голове, – дед наклонился ко мне и, понизив голос, проговорил. – Но я его не осуждаю. Девки – это лучше, чем лебеда…
Ильинишна зыркнула на мужа, а тот, хихикнув, отодвинулся от нее чуть подальше, на всякий случай.
– Больше никто к нему не приходил?
– Не видел никого, вроде… Хотя нет. Был один типчик. Глаза колючие и рожа такая пренеприятнейшая. Как у бандита с большой дороги.
– Когда? Подробнее описать сможете?
– Когда – не помню. Может, неделю назад, может, две. А описать не смогу точнее. Не разглядел шибко. Он же не баба, чтоб на него глазеть.
– А женщина одна и та же к нему приезжала или разные?
– Почитай как полгода одна и та же, вроде… Кто ж их в одежде-то разберет. Да и свечку я не держал, бабка бы меня зашибла за такое дело.
– Они скандалили, ругались?
– Кричала частенько бабенка, охала, – хитро прищурился Семен. – Но не ругачка это вовсе была…
– Ты слова-то подбирай, похабник старый, – шикнула Илинишна. – С людьми культурными за столом сидишь.
– А я, про между прочим, правду говорю. Как есть. Человеки для того и созданы, чтобы любить друг дружку по-всякому, а в старости только обсуждать да вспоминать остается. У-ух, мать, а помнишь, как мы с тобой в юности в стогу на Ивана Купала…
– Угомонись, – Ильинишна снова отвесила подзатыльник, но Семен был начеку и ловко увернулся от разящего удара, как престарелый мастер шаолинь.
Чаек оказался славный. С мятой, ромашкой и другим каким-то ароматным сеном. Зажаристые, сочные внутри чебуреки так и таяли во рту. Света поначалу надкусывала угощение, оттопырив пальчики, но, распробовав, стала уминать пирожки за обе щеки. Видно, все же она кровей голубых, и мать ее домашней выпечкой не баловала.
Семен между разговорами улучил момент и опустошил стопку. Крякнул, занюхал кусочком ржаного хлеба, но в рот его не отправил. Блюл старинную традицию – после первой не закусывать. Только у нас первую чарку всегда занюхивали. Не всегда хлебом-снедью, при отсутствии оных можно и головой соседа или собственным рукавом, на худой конец.
– Помогите, соседи! – за калиткой возникло зареванное лицо, женщина в белом платке и перепуганными глазами.
– Что случилось, Настасья? – спросил Семен.
– Васька убьется, боюсь.
– Как – убьется?
– На березу залез, а обратно не может.
– Так пошто он туда, дурень, вскарабкался?
– А я почем знаю?
– Вот дурной у тебя мужик, и как прикажешь нам его доставать?
– Да не мужик это, а кот.
– Тьфу ты, напугала. Мужика же твоего тоже Василием кличут. Где ж ты видела, чтобы коты об землю разбивались? Пущай сидит.