Курсом зюйд

Горелик Елена Валериевна

Впрочем, султан Ахмед Третий примерно представлял, что нужно делать, чтобы неизбежная война завершилась, толком не начавшись. После чего можно будет развести руками и сказать: мол, я пытался, но Аллах выразил свою волю. Серьёзную войну он так или иначе начнёт, но лишь тогда, когда это будет необходимо Блистательной Порте, а не каким-то франкам.

—…Три армии, о повелитель? — удивление вазира Мехмеда-паши можно было понять. — О всемогущий Аллах, где же нам взять столько денег и снабдить должным образом такие многочисленные войска?

— Для московов будет довольно армии Девлет-Герая, — невозмутимо ответствовал султан. — Пусть сераскир

Али-паша, его добрый друг, приведёт в помощь хану семь тысяч аскеров. Этого хватит, чтобы обратить в пепел славу московского царя, добытую в прошлом году. Он увёл армию на север, серьёзного сопротивления никто не окажет. Большого ясыря там сейчас всё равно не взять, что поделаешь — султан севера основательно разорил те земли. Добыча ждёт нас в ином месте. Польские земли сейчас раздираемы войной и беззащитны, там мы возьмём богатую добычу. Нечестивые подданные кесаря^[19] сейчас сильны, но их войска слишком заняты войной с франками, чтобы перехватить наших воинов, когда те пройдутся по Трансильвании и Венгрии… Нет, занимать мы там ничего не станем. Воинам ведь нужна только добыча — и они её получат. А вот в Польше… Да, там есть что взять, в том числе и землями, которые мы потеряли восемь лет назад^[20].

— Как будет угодно падишаху, — смиренно ответил Балтаджи Мехмед-паша. Он уже понял, к чему клонил повелитель, и это хорошо. — Отборные войска пойдут на Польшу. Хану мы пошлём семь тысяч янычар, перевезя их кораблями. А против австрийцев можно будет послать самое дешёвое отребье, набранное из райя^[21], зато их будет очень много. Если разобьют, невелика потеря.

— Ты всегда понимал мои мысли, — султан милостиво улыбнулся и слегка кивнул вазиру. — Действуй сообразно с ними, и Аллах вознаградит тебя. Не слушай франков, они собьют тебя с пути верности на путь измены. А ты знаешь, как я караю преступивших клятву.

— Однако я не стану разочаровывать франков, — ответил второй человек в империи. — Пусть думают, что мы станем действовать так же, как и говорим…

Этот разговор состоялся две недели назад. Сейчас Ахмед не сомневался, что вазир либо сам готовит провокации, долженствующие оправдать объявление войны со стороны Высокой Порты, либо не мешает делать то же самое людям русского царя, которые что-то подозрительно активны в последнее время в землях польских и в Трансильвании. Посол цесарский, Тальман, уже намекал, что было бы желательно напасть на одну Россию? Похоже, озвучивая свои намёки, австриец и сам готов был провалиться сквозь землю, настолько это ему не нравилось. Вероятно, оттого его старания и выглядели столь неуклюже. Немцы опять хотят остаться в стороне, ослабляя собственного союзника, ничего нового. Но не в этот раз. На такую глупость мог пойти мальчишка Махмуд, или Нуман-паша, стоявший за ним. Но Махмуд сидит в роскошной тюрьме — кафесе — а голова Нумана-паши до сих пор гниёт на колу на базарной площади. Ахмед всё сделает по-своему. Потом, конечно, будет непросто, но завоевания в Польше должны будут сгладить горечь неуспеха в Трансильвании.

А за провал войны против России будет отвечать Девлет-Герай. Блистательная Порта в его набеге вообще не при чём: османские аскеры останутся охранять гавани Кырыма. А когда хан, почёсывая побитые московами бока, вернётся домой, тогда и разговор с ним будет куда более серьёзный. Каплан-Герай более послушен и не столь горяч…

Интермедия.

Хоть

Дарья и афишировала своё отвращение к политике, но утренний кофе был поводом нарушить правило. Эта семейная традиция возникла у них едва ли в первые же дни брака да так и прижилась.

—…Похоже, Ахмед попал как кур в ощип. Толстой отписывал, будто к войне готовятся, однако делают всё через…заднее место. Настоящим образом воевать собираются не так.

— Он не дурак, а значит, хочет просто слить войну. Ведь так, Петруша? Но совсем без добычи ему с неё уйти нельзя. Австрия сильна. У нас после фокусов Карла с Мазепой на юге взять нечего. На Россию султан орду натравит, как Толстой писал, а сам останется в стороне… Значит, Польша?

— Как там Катькин Алёшка говорил: «Я хитрый — умную за себя взял», — рассмеялся государь. — Да, брат Август и сам будет не рад, что решил всем угождать. Однако я его предупреждал. Не послушал — то его печаль. А цесарцев сам Бог накажет… Надобно Катьке отписать, чтоб с маркизом де Торси переговорила. Пускай намекнёт, что мы не против тайно поддержать герцога Анжуйского в его претензиях, ежели они всю силу свою на цесарцев перенесут. А Ахмед ещё тем от себя добавит.

— Август пытается усидеть на нескольких стульях сразу и съесть все блюда за столом, пока соседи дерутся. Но мы от этого получим много головной боли. Ведь именно он первым пригласит нас решать польские проблемы, подставляя под удар турок.

— Повторю: то его печаль. Мы в Польшу пока не лезем. Начнёт Август на подмогу звать — а у нас татарский набег, никак не можем. Пускай нахлебается того, чем нас кормил, пока надобность в нём была. Теперь у него надобность в нас возникла, но пока чего-нибудь дельного не предложит — хрен ему, а не наши полки.

— Тебе их не жаль, родной мой?

— Кого?

— Людей, что от этой войны страдают.

— Людей иной раз и жаль, душа моя. А тех, кто нас самих за людей не считает — нисколько…

4

О приближении огромной орды в Харькове узнали от солдата, единственного выжившего из конного дозора. Парня сочли мёртвым и бросили на дороге, но он очнулся, сумел взобраться в седло и, пользуясь темнотой, ускользнул от татарских разъездов. На рассвете был у ворот, где его, свалившегося с лошади, и подобрали.

Понятно было, что опередил он орду ненамного. Начало апреля, дороги-то просохли раньше срока, вот они и двинулись в набег. И в течение суток-двух стоит ожидать нового наплыва селян, спасающихся бегством. В городе тогда остались считанные семейства, осмелившиеся пойти против «громады», остальные пошли готовиться к посевной… Интересно, все ли хотя бы успели до своих сёл добраться?

Что же до гарнизона, то они готовились к этому с зимы. Неясным оставался лишь статус пленных шведов. Те, которые решили перейти в русское подданство — с ними всё ясно, пойдут в ополчение. Их боевой опыт будет вовсе не лишним. А остальные? Рёншельт, офицеры, почти три тысячи солдат, всё ещё обитающих в казармах «нижнего города»?