Куртизанка
Шрифт:
На вершине холма он остановился, чтобы отдышаться, пораженный красотой утопающих в цветах галерей, оформленных в декадентском стиле.
— Нет, Симона, я отказываюсь входить туда.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — всего один только разик, ради меня.
— Это немыслимо.
— Да, и жестоко с моей стороны, но у меня нет другого выхода. Пожалуйста, дедуля, на карту поставлено мое будущее. И ты не поймешь, о чем идет речь, пока не увидишь галереи собственными глазами.
Он тяжело вздохнул. Эстер по-прежнему была способна преподнести ему неприятный сюрприз, но, быть может, его любимая внучка окажется не
33
Fortunella margarita, цитрусовое растение.
Повсюду были выставлены на обозрение накидки, фуляры и веера. Бирюзовый бархат, вязаные корсеты, шкуры леопарда и накидки из газа, украшенные перьями и вышивкой, выкрашенные в тон. Веера из лебединых, страусиных перьев и даже перьев скопы, поверх которых глаза мадам Габриэль сверкали подобно драгоценным камням. Шали из золотистой ткани, напоминающие жидкое золото, с прозрачными фулярами в тон, воздушные и невесомые, как снежинки, свисали с ветвей.
Раввин ошеломленно огляделся, потрогал веер и испуганно одернул руку, как будто его ударило током. Наклонившись и вытянув шею, он попытался заглянуть с обратной стороны веера, не прикасаясь к нему, чтобы понять, из чего он сделан. Обнаружив, что это перья, он удивленно вскрикнул:
— Какую же бедную птицу ощипали ради такого?
— Ни за то не угадаешь, — в затруднении пробормотала Симона. — Для того чтобы сделать один-единственный веер, приходится принести в жертву очень много лебедей, павлинов или других прекрасных птиц, а некоторых ощипывают еще живыми, чтобы перья смотрелись лучше. — Она взяла веер в руки и окончательно сразила раввина, принявшись обмахиваться им. — Потрогай, на ощупь он похож на человеческие волосы. Grand-mere строит глазки, глядя через вот эти две щелки.
Раввин принял веер у Симоны, но на ощупь перья показались ему чересчур странными, и он выронил его, словно обжегшись.
Симона подняла веер, сдула с него пылинки, положила на место и отошла в сторону, чтобы взглянуть, все ли так, как было раньше.
Раввин, загипнотизированный столь экзотическими перьями и цветами, ощутил неловкость оттого, что перед ним открылась такая интимная сторона жизни его дочери. Он развернулся на каблуках и вышел вон.
— Умоляю тебя, побудь со мной еще немножко, — вырвалось у Симоны. Казалось, она взывала не столько к нему, сколько обращалась к себе самой.
Он вздохнул, прикрыл глаза, чтобы не видеть галерею кумк-ваты, и вошел в музей, посвященный перчаткам. Его первой реакцией было удивление. Зачем Эстер столько? Неужели они были инструментами ее профессии, и если да, как она ими пользовалась? Разве обнаженная рука не выглядит более соблазнительно по сравнению с материей, мехом или кожей? Ее дочь скрывала свои руки точно так же, как она скрывала свое прошлое. Но ее руки, равно как и прошлое, были прекрасны. Ей нечего было стыдиться. С отчаянием в душе он вдруг понял, что его дочь стала для него еще большей загадкой, чем он воображал.
Симона тоже не могла взять в толк, почему толпы известных и выдающихся мужчин совершали паломничество на поросший клевером холм только для того, чтобы поклониться легендарным рукам мадам Габриэль. Здесь были и перчатки черного шелка с крошечными атласными бантиками и бриллиантовыми пуговичками, перчатки до локтя из золотистого тюля, лайковые перчатки с атласной подбивкой с раструбами, варежки из шиншиллы и митенки из органзы, но все они являли верх изящества и элегантности. Она натянула пару тонких митенок и, подражая соблазнительному балету пальцев бабушки, поднесла руку к носу раввина.
— Эй, убери это! — Он сердито отмахнулся от неприличного прикосновения велюра и запаха духов своей дочери. — Фуууу! Что это еще такое? Зачем нужны перчатки с дырками? Зимой в них холодно, руки замерзнут. Даже попрошайка Сара не стала бы носить эти шметтехс, эти жуткие тряпки! Сними их, Симона, сними немедленно, я настаиваю. Сейчас же!
Симона осторожно высвободилась из плена перчаток и положила их обратно на полку, одновременно внося коррективы в разработанный ранее план. Хватит ли у нее духу показать раввину портреты ее дочери, на которых она изображена в откровенных позах со своими любовниками? Веера привели его в замешательство, а перчатки так попросту оскорбили. Тем не менее, раз уж они здесь, ей ничего не оставалось, как продолжать.
— Идем! Идем! — воскликнула она, как будто приглашая его в сады Эдема, в райские кущи.
Он не сдвинулся с места. Перчатки и веера шокировали его и едва ли не парализовали. Осознание того, что его дочь жила в окружении подобной непристойности, надломило его. У него не было ни малейшего желания подвергаться дальнейшим унижениям.
— Я видел достаточно. А ты иди, Симона, если тебе нужно.
Она уткнулась головой ему в плечо и тихонько всхлипнула.
— Прости меня. Мне не следовало вести тебя сюда. Я вызову экипаж, чтобы отвезли тебя домой.
— Ты так и не сказала мне, зачем вообще звала меня, — заявил он, не в состоянии выносить ее слез.
— Я причинила тебе уже много боли.
— Ну, хорошо, хорошо, твоя взяла. Покажи мне и эту галерею, если это поможет тебе успокоиться. Только пообещай мне, что это будет последний экспонат.
Они стояли на пороге галереи, взявшись за руки, и Симона ужаснулась не меньше раввина. Он выудил из кармана большой носовой платок и вытер им вспотевший лоб. Неужели все это было правдой, это зрелище, к виду которого он оказался совершенно не готов? Неужели его дочь спала со всеми этими мужчинами? Какие же еще проступки и святотатства совершила в своей жизни его Эстер, застенчивая маленькая девочка, внимательно слушавшая его рассказы?
Он уже собрался опустить глаза, когда взгляд его остановился на висящем на самом видном месте портрете, и тот шокировал его. Неужели глаза обманывают его? Неужели его дочь зашла настолько далеко и настолько погрязла в бесчестье, что имела отношения с печально известным Распутиным? Раввин упал на колени перед изображением своей обнаженной дочери в объятиях Распутина.
Симона опустилась на землю рядом с ним, и крытая аллея из вьющихся растений услышала их плач и стенания.
— Мне очень жаль, Grand-pere, дедушка. Простишь ли ты когда-нибудь меня за то, что я сделала? Но ты должен был сам увидеть, какое будущее меня ждет.