Кусака

Издательство АЗБУКА®

Мотоцикл с ревом вырвался за пределы Окраины, унося белокурого паренька и темноволосую девушку прочь от оставшегося позади ужаса.

В лицо пареньку, крутясь, летели дым и пыль, он остро чувствовал запах крови и собственного взмокшего от страха тела. Девушка, дрожа, прижималась к нему. Они мчались к мосту, но фара у мотоцикла была разбита, и парнишка правил наугад, с трудом ориентируясь в сочившемся сквозь клубы дыма тусклом фиолетовом сиянии. В горячем воздухе тянуло гарью, повсюду чувствовался

Мотоцикл подпрыгнул, и мальчик понял, что они въехали на мост. Бетонные обочины сузились, он сбавил скорость и свернул, чтобы разминуться с колпаком, потерянным, должно быть, одной из тех машин, что недавно промчались на другой берег, в Инферно. То, чему ребята стали свидетелями несколько минут назад, не шло у них из головы, и девочка со слезами на глазах часто оглядывалась, повторяя имя брата.

«Почти проскочили, – подумал парнишка. – Прорвемся! Про…»

Прямо перед ними в дыму неожиданно что-то появилось.

Парнишка тормознул и начал выруливать вбок, но понял: времени слишком мало. Столкнувшись с возникшей на дороге фигурой, мальчик потерял управление. Он выпустил руль, почувствовал, что девушка тоже слетела с мотоцикла, потом перекувырнулся в воздухе и заскользил, немилосердно обжигаемый трением.

Он лежал, свернувшись клубком, хватая ртом воздух, и, стараясь не потерять сознания, думал: «Бормотун. Бормотун… заполз на мост… и мы на него наскочили».

Мальчик попытался сесть, однако он был еще слишком слаб. Левая рука ныла, но пальцы двигались – хороший признак. В груди болело так, словно он наглотался осколков бритвы, а еще хотелось спать – закрыть бы глаза и плюнуть на все… Но мальчик не сомневался: тогда уж он точно больше не проснется.

Запахло бензином, и парнишка сообразил, что у мотоцикла пробит бак. Через пару секунд раздался взрыв, замерцало оранжевое пламя. На землю с грохотом посыпались куски металла. Задыхаясь, он встал на колени и в свете огня увидел девушку, лежавшую на спине примерно в шести футах от него, разбросав руки и ноги, как сломанная кукла. Рот ей заливала кровь, текшая из нижней разбитой губы, на щеке красовался багровый синяк. Но девушка дышала, и, когда прозвучало ее имя, веки затрепетали. Мальчик попытался приподнять ей голову, но нащупал какой-то желвак и решил, что лучше пока не трогать.

А потом он услышал шаги, стук башмаков: один цокал, второй шаркал.

С бешено бьющимся сердцем мальчик вскинулся. Со стороны Окраины к ним кто-то ковылял. На мосту горели ручейки бензина, но существо двигалось сквозь огненные потоки, не останавливаясь, не замечая, как тлеют отвороты джинсов. Оно было горбатое – нелепая, злая пародия на человека, – а когда подошло поближе, мальчик увидел полный зубов-иголок, искаженный кривой ухмылкой рот.

Парнишка попытался загородить девушку своим телом. Шаги приблизились: цок-шарк, цок-шарк. Мальчик привстал, чтобы дать отпор, но боль пронзила его насквозь, не давая вздохнуть, и он опять повалился на бок, чуть дыша.

Добравшись до них, горбатое ухмыляющееся существо остановилось и уперло взгляд себе под ноги. Потом пригнулось, и над лицом девушки скользнула рука с металлическими зазубренными ногтями.

Силы оставили мальчика. Металлические когти вот-вот размозжат девушке голову, сдерут мясо с костей – он и глазом не успеет моргнуть.

И парнишка понял, что в эту долгую страшную ночь спасти ей жизнь может только одно…

Вставало солнце. В призрачных дрожащих волнах жаркого марева расползались по норам ночные твари.

Пурпурный свет обзавелся оранжевым отливом. Тускло-серый и уныло-коричневый оттенки отступали под натиском густо-малинового и желтизны жженого янтаря. От напоминавших печные трубы кактусов и высокой, до колен, полыни протянулись лиловые тени, а на грубо обтесанных глыбах словно засветилась алая боевая раскраска апачей. Отблески утра смешались и растеклись по канавам и трещинам в неровной шероховатой земле, заискрились румяной бронзой в узкой извилистой ленте Снейка.

Когда свет начал набирать силу и от песков пустыни поплыл едкий запах зноя, мальчик, спавший под открытым небом, разлепил глаза. Тело одеревенело; несколько минут паренек лежал, глядя, как безоблачная высь заполняется золотом, и вспоминал сон – что-то про отца, пьяно выкрикивавшего его имя, с каждым разом коверкая все сильнее, пока оно не стало походить на ругательство. Как правило, сны мальчика нельзя было назвать хорошими, а уж те, в которых куражился его отец, и подавно.

Парнишка сел, подтянув колени к груди, опустил на них острый подбородок и стал смотреть, как над зубчатыми кряжами, далеко на востоке, за Инферно и Окраиной взрывается солнце. Восход всегда ассоциировался у него с музыкой, и сегодня он услышал неистовый грохот воющей в полную силу гитары-соло из «Iron Maiden» [1] . Ему нравилось здесь спать, пусть даже затекали мышцы, ведь он любил одиночество и краски раннего утра в пустыне. Через пару часов, когда солнце начнет припекать всерьез, пустыня станет пепельной и, ей-ей, можно будет услышать, как шипит воздух. Если в середине дня не найти тени, Великая Жареная Пустота испечет твои мозги, превратив их в шелестящую золу.

Но пока хорошо: воздух остается мягким и все сохраняет иллюзорную красоту – пусть это и ненадолго. В такие моменты мальчику удавалось представить себе, будто он проснулся за тридевять земель от Инферно.

Парнишка сидел среди тесно нагроможденных камней, на плоской верхушке большого валуна, своими округлостями напоминавшего кресло-качалку. Валун густо покрывали нанесенные краской из баллончика граффити: непристойные рисунки и лозунги вроде «Хрен в зубы гремучкам». Все это скрыло от глаз остатки индейских пиктограмм трехсотлетней давности. Валун стоял на вершине холма высотой в сотню футов, заросшего жесткой щетиной из кактусов, мескито и полыни. Обычно мальчик спал именно здесь – с этой выгодной позиции были четко видны границы его мира.

На севере отчетливо чернела прямая полоска: это шоссе под номером 67, появившись из техасских равнин, как бы срезало у Инферно бок, на две мили превращаясь в Репаблика-роуд, пересекало мост через реку Снейк и, миновав убогую Окраину, снова становилось трассой под тем же номером, чтобы исчезнуть на юге, где среди раскаленной пустыни высились горы Чинати. Насколько хватало глаз, на дороге ни души, только над валявшейся у обочины падалью – броненосцем, песчаным кроликом или змеей – кружили стервятники. Птицы то и дело плавно снижались за добычей, и паренек пожелал им приятного аппетита.