Кусака
Шрифт:
Бегун забрался к нему на колени. Так, вместе, они и сидели в темноте.
Примерно в четверти мили от дома Хэммондов Керт Локетт заходил в родные двери. Ободранную до мяса левую сторону лица покрывала марлевая повязка, а ленты лейкопластыря удерживали пропитанный йодом тампон на ободранных ребрах. В кузове пикапа Керт потерял сознание и очнулся, когда мексиканец тащил его в больницу, взвалив на плечо, как мешок с песком. Сестра сделала ему пару обезболивающих уколов и занялась ранами. Все это время он, как сумасшедший дурак, что-то лепетал о бойне в «Колючей проволоке». Сестра позвала послушать Эрли Мак-Нила, и Керт рассказал ему про полицейские
Он уже заметил, что мотоцикла Коди возле дома нет. Вероятно, прикинул Керт, мальчик в общежитии. Он никогда не боялся темноты, но пройти через первую комнату, когда образ обугленного черного существа, хлещущего хвостом, так и впивался в мозг, оказалось непросто. Но он одолел кухню и порылся в ящике, отыскивая спички и свечу. Найдя один-единственный короткий огарок и коробок спичек, Керт зажег фитиль. Пламя разгорелось, и он увидел на коробке эмблему «Колючей проволоки».
Он заметил свидетельство того, что Коди был здесь: на кухонном столе стояла воткнутая в блюдце свеча. Керт раскрыл холодильник, вынул бутылку виноградного сока, в которой оставалось всего несколько глотков, и прикончил ее. Во рту все еще держался медный привкус крови, а две прогалины на десне, где раньше были зубы, дергало в такт сердцебиению.
Он зажег прилепленную к блюдцу свечу и забрал с собой в спальню. Его лучшая рубаха — красная ковбойка — валялась на полу. Осторожно передергивая плечами, Керт натянул ее и уселся на кровать. Было адски жарко, по лицу катился пот.
Заметив, что стоявшая на ночном столике маленькая фотография Сокровища перевернулась, он поднял ее и уперся взглядом в освещенное желтым неярким светом лицо.
«Сколько времени прошло, — подумал он. — Уйма».
Кровать притягивала. Она хотела, чтобы Керт забрался во влажные простыни, прижимая портрет Сокровища к груди, свернулся клубком и уснул. Потому что сон отделял от смерти один шаг. Керт понял: этого-то он и ждал. Сокровище была там, в недоступном для него краю. По-прежнему золотоволосая, с солнечной улыбкой, она всегда останется молодой — у него же каждый день будет отнимать еще чуточку сил и здоровья.
Но в свете свечи он разглядел на фотографии то, чего раньше не замечал: в лице Сокровища проступал Коди. Да, густые кудри были такими же, как у Коди, но было и другое — резко очерченный подбородок, широкие брови, угловатое лицо. И глаза: даже, когда Сокровище улыбалась, в них таилась сталь, точно как у Коди. «Больно уж сильной была Сокровище, чтобы поладить со мной, — подумал Коди. — Шибко сильной».
Коди был в Сокровище. На этом самом фото. Он все время был там, только до этой минуты Керт этого не замечал.
А Сокровище жила в Коди. Мысль была ясной, как пробившийся сквозь грозовые тучи сноп солнечного света, и тьма в голове у Керта начала рассеиваться.
Он зажал рот рукой, чувствуя себя таким оглушенным, словно только что схлопотал в зубы. Сокровище жила в Коди. Она оставила ему частицу себя, а он отшвырнул дар, как засопленную тряпку.
— О Боже, — прошептал он. — О Боже мой. — Он взглянул на расколотую вешалку, которая висела на стене, и наружу запросился стон.
Нужно найти Коди. Нужно заставить мальчика понять, что его отец был слеп
Обретя цель, он простучал башмаками по покоробленным доскам. С треском захлопнув за собой дверь-ширму, Керт вышел на Сомбра-стрит и повернул к северу, туда, где она сходилась с Трэвис-стрит.
Рэй Хэммонд в городской клинике закончил натягивать одежду — залитую кровью рубаху и все прочее, — и вышел из палаты. Очки пропали, так что все имело размытые контуры, но Рэй видел достаточно хорошо, чтобы идти, не натыкаясь на стены. Он почти добрался до сестринского поста, и тут из двери справа от него появилась сиделка (кажется, миссис Боннер, подумал Рэй) и сказала:
— И куда это вы, молодой человек, направляетесь?
— Домой. — Распухший язык все еще казался непомерно большим, а открывать и закрывать рот было больно.
— Только, когда доктор Мак-Нил даст добро.
В голосе звучала та же непререкаемость, что у Косоглазки Джеппардо.
— Я сам даю себе добро. Я не могу уснуть и не собираюсь лежать там и глазеть в потолок.
— Ну-ка, — она взяла его за руку. — Ты возвращаешься в постель.
Еще одна пытается убрать меня с дороги, подумал он, и внутренне запылал от гнева.
— Сказал же, я иду домой, — Рэй вырвал руку. — Зато не говорил, что вам можно хвататься за меня. — Даже без очков парнишка разглядел, как медсестра возмущенно поджала губы. — Пусть я еще не взрослый, но права у меня есть. Например, пойти к себе домой, когда вздумается. Спасибо, что залатали, и адиос.
Рэй, слегка припадая на одну ногу, прошел мимо медсестры. Он ожидал, что будет схвачен за плечо, но успел сделать три шага, и только тогда услышал, как она начала звать доктора Мак-Нила. Рэй прошел мимо первого стола, пожелал миссис Сантос доброй ночи и двинулся дальше, за дверь. Доктор Мак-Нил за ним не пришел. Рэй подумал, что у дока есть дела поважнее, чем гоняться за ним. Из-за тумана и плохого зрения мальчик видел от силы на десять футов вперед, а воздух вонял, как «химическая бомбочка» из школьной лаборатории, но он упрямо шагал по Селеста-стрит, с хрустом наступая кроссовками на осколки битого оконного стекла.
Когда Рэй отправлялся домой, Коди Локетт остановил мотоцикл на окраине, у ступеней католической церкви. Он поднял очки на лоб и немного посидел на стреляющем и вздрагивающем мотоцикле. За витражами церковных окон горели свечи, виднелись движущиеся внутри люди. В любую другую ночь из Коди уже сделали бы отбивную только за то, что он находился здесь, но сегодня правила поменялись. Он выключил двигатель и фару, слез с мотоцикла — и тут-то увидел стоящую во дворе на другой стороне Первой улицы фигуру. До нее было каких-нибудь пятнадцать футов. Коди взялся за примотанную к рулю биту, усаженную гвоздями.
Лица этого человека Коди разглядеть не сумел, но заметил, что ему на плечи свисают маслянистые завитки черных волос.
— Кроуфилд? — спросил он. И повторил уже громче: — Кроуфилд, это ты?
Санни Кроуфилд не шелохнулся. Возможно, он улыбался, а может быть, лишь косо поглядывал на Коди. В свете церковных свечей глаза Санни влажно блестели.
— Лучше вали с улицы, мужик! — сказал Коди. Кроуфилд снова не ответил. — Оглох ты, что…
Кто-то взял его за руку. Коди рявкнул: «Черт!» и круто обернулся.