Кутузов
Шрифт:
"А вот мы вам поставим банки, оттянем немножко ваши силы", — подумал Кутузов и подозвал щеголеватого Уварова. Командующий приказал Уварову и Платову обойти левый фланг Наполеона и ударить по его тылам.
Михаил Илларионович снова сел на скамейку и, уронив руки на полные колени, стал ждать результатов.
Огонь не прекращался. Теперь французы перенесли его на центр русского расположения.
Кутузов сидел, поворотясь спиной к французам. Он смотрел не на Семеновскую, а на деревню Маслово.
"Ну скоро ли, скоро?"
Он волновался —
"Да когда же они там?"
Время тянулось, как всегда в ожидании, черепахой.
Наконец справа донеслось далекое "ура".
Михаил Илларионович поднялся и стал смотреть в трубу туда, за Бородино.
В Бородине зашевелились. По дороге в Беззубово, где стояла кавалерия французского генерала Орнано, поднялась пыль. От Бородина торопливо шли, почти бежали, батальоны итальянской пехоты.
"Ага, забрало!" — весело подумал Кутузов.
Огонь в центре стал понемногу ослабевать.
Солнце уже шло к западу.
Наполеон потеснил левое крыло русских, но не разбил армию Кутузова: русские стояли так же твердо, как и раньше.
Кутузов продолжал время от времени смотреть в трубу на дорогу, ведущую из Бородина на север.
Вот уже от Беззубова потянулись назад французские колонны. Очевидно, Уваров унесся назад. Орудийного огня оттуда не слышалось: стало быть, Уваров не догадался воспользоваться своей конной артиллерией, а попытался атаковать одной конницей.
— Ах, бездарный "жё сир": упустил момент!
Михаил Илларионович сидел, уронив руки на колени.
Прошло с полчаса. Сзади послышались торопливые шаги и звон шпор, и к главнокомандующему подошел потный, возбужденный генерал Уваров.
Федор Петрович рапортовал Кутузову о том, что он гнал итальянскую кавалерию до реки Война, но дальше продвинуться, к сожалению, не смог, так как плотину на реке заняла пехота.
— Я все знаю. Бог тебя простит! — только и сказал главнокомандующий.
Уваров отошел к свите красный и улыбающийся — он по простоте душевной все-таки считал себя героем.
Михаил Илларионович повеселел: все же как-никак, а Наполеон потерял два дорогих часа. Итальянской пехоте пришлось бежать на выручку кавалерии Орнано и своих обозов в тылу, а потом возвращаться назад к Бородину. Полки измучились, и им теперь не до атаки.
Нападение французов на русский центр сорвалось.
Наполеон, обозленный неудачей, усилил артиллерийский огонь. Он выставил из резервов еще сотни пушек и начал громить всю русскую линию.
— Не горячись, приятель, не горячись! — беззлобно приговаривал Кутузов.
Он считал, что главное сделано: французы не смогли сломить русскую доблесть, им не удалось пробить пехотой и кавалерией центр русских, а одной артиллерией многого не достигнешь!
И тут невольно вспомнился далекий героический Измаил. Вспомнилось Кутузову, как
46
С и к у р с — помощь.
Надо поднять дух войска, сказать: завтра пойдем вперед! Чтоб не думали, что француз берет поверхность!
Кутузов подозвал адъютанта Граббе:
— Поезжай, голубчик, по всей линии и поздравь всех с отражением неприятеля. Предупреди: завтра мы атакуем французов!
Михаил Илларионович снял бескозырку и провел ладонью по лицу, вытирая пот. И в первый раз за весь трудный, жаркий, но героический день улыбнулся:
— А вот же Наполеон ничего не добился! Молодцы! Устояли!
Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.
День угасал, солнце заходило в тучу. Жестокая артиллерийская дуэль, которая сменила атаки пехоты и кавалерии, затихла.
Наполеон не смог ни разбить, ни обратить в бегство русскую армию. Она стояла на новой позиции за Горицким и Семеновским оврагами такая же решительная и непоколебимая, как и десять часов тому назад.
Кутузов с облегчением вздохнул: беспрерывный пушечный гул наконец-таки прекратился. Он в последний раз глянул в трубу на ужасное поле боя. Долины, холмы и овраги были покрыты телами убитых и раненых. Особенно много людей и лошадей лежало у Центрального кургана. Здесь трупы громоздились друг на друга в несколько рядов. Там и сям валялись подбитые пушки и остовы зарядных ящиков, стадами бродили искалеченные, раненые кони.
Кутузов решил ехать в главную квартиру — в Горках оставался Барклай де Толли, один из героев сегодняшней битвы.
Барклай появлялся в самых опасных местах боя. Незаслуженно оскорбленный, он искал смерти. В полной генеральской форме, с тремя звездами на груди, он представлял прекрасную мишень. Под ним убили трех лошадей, почти все его адъютанты были ранены, а двое убиты. Вся армия, все, кто видели Барклая в этот день, превозносили его мужество и хладнокровие.
— Я никогда не сомневался ни в искренности его, ни в храбрости, — говорил Кутузов, когда ему указывали на беспримерное поведение в бою Барклая.