Кутузов
Шрифт:
„Визирь уверен в победе. Он даже не позаботился выбрать лучшую позицию: стал не на высотах, а в долине. Ему удобно перебрасывать свою конницу по долинам. Он уверен в том, что ему не придется отступать. Надо воспользоваться оплошностью врага. Наступать немедленно!“
А генералы в это время раздумывали: что предпримет командующий в таком трудном положении? Отступать в виду превосходящего в десять раз противника уже опасно, но и наступать с двадцатью пятью тысячами против двухсот пятидесяти не
Румянцов повернулся к начальникам дивизий.
— По моему простому рассуждению, — начал он своим любимым присловьем, — надо выступать сегодня в час пополуночи. Ударим, пока визирь не догадался переменить позицию. Вот смотрите, господа!
Генералы подошли к столу.
— Генералу Боуру идти по высотам к левому флангу турок. Племянникову и Олицу — туда же. Остальным — отвлекать неприятеля.
Многословия Петр Александрович не любил. Замысел командующего был ясен: Румянцов намеревается ударить всеми силами в одно место. В бой идти пятью каре. Бой начать ночью!
Все по-своему, не так, как учит Европа. Все по-русски!
Войска, построенные в пять колонн, ждали сигнала к выступлению. Сегодня командующий приказал бить вечернюю зорю на два часа раньше, чтобы люди успели выспаться. И хотя была ночь, но в колоннах никто не клевал носом.
Полки стояли „вольно“.
— Курить и говорить — на месте! Чтоб на марше ни огонька, ни звука! — таков был приказ.
Курили, переминаясь с ноги на ногу, думали, перешептывались:
— Знатно это, братцы, что впереди — Траянов вал: турок не видит, что ему готовится!
— Бусурман спит спокойно.
— Чего ему бояться! Нас против него — горсточка!
— А хорошо это придумал Петр Александрович — выступать ночью: не жарко и враг нас не ждет.
Генерал Боур с остальными офицерами — графом Воронцовым, князем Меншиковым и Михайлой Кутузовым — стоял между егерями, разговаривая.
Вестовые держали командирских лошадей.
К Боуру подошел капитан Анжели. Француз шел скорчившись и держась одной рукой за живот.
— Что с вами, капитан? — участливо спросил Боур.
— Живот схватило, ваше превосходительство. Как ножами режет, — хмуро ответил Анжели.
— А что вы ели? Лапти дульче?
— Ел эту проклятую молдаванскую маринованную тыкву с чесноком. Теперь ни стоять, ни сидеть…
— Подите ко мне в хату. Полежите. Выпейте водки или хотя бы здешней ракии. Авось пройдет. Вы нас успеете догнать!
Анжели только стонал.
— И надо же, перед самым боем схватило, — посочувствовал Воронцов.
— Да, да, — натужно сказал Анжели и, все так же скрючившись, пошел по направлению к Греченям.
— Медвежья
Двадцатичетырехлетний подполковник Меншиков не выдержал, фыркнул. Первая шеренга егерей слышала весь разговор и оживленно перешептывалась:
— Анеужели тягу дал!
— И как ему не стыдно?
— А зачем барину-то голову класть за чужое отечество?
— Тогда не лезь в нашу армию! Сиди у себя дома на печке!
— Да, назвался груздем, полезай в кузов!
Сзади послышался конский топот и какие-то голоса.
— Кто там шумит? — встрепенулся Боур, взглянув назад, где стояли его двенадцать эскадронов карабинеров и гусар.
В полутьме летней ночи вырисовывалась приближающаяся группа всадников. Еще минута — и все сразу узнали высокого румянцовского жеребца Цербера, которого солдаты звали по-своему, понятнее, — Цебер. На Цербере возвышалась представительная фигура командующего. За ним трусили три адъютанта: Румянцов не любил пышной свиты.
— Са-ам!
— Петра Александрович! — заговорили егеря, к которым подъезжал он.
Боур и командиры батальонов поспешно сели на коней.
— Не робеть, ребята! — не спеша, раздельно и четко говорил командующий. — Вспомним Ларгу! Вспомним Рябую Могилу! Была могила турку и впредь будет! Мы победим! Молодцами, егеря!
Вот тут-то егерям задача. В другое время они единодушно гаркнули бы: „Рады стараться!..“ Но ведь сейчас громко говорить не велено. И задние полки тоже ведь молчат!
И по егерским рядам только пронесся одобрительный гул, — мол, не выдадим!
Чувствовалось, что солдаты поддерживают своего командира.
Румянцов поравнялся с Кутузовым.
— А-а, Михайло Ларионович! — улыбнулся он.
Кутузов молча снял треуголку, приветствуя командующего. „Всех всегда помнит. Удивительная память. Офицеров — даже по именам и отчествам, а многих солдат — по фамилии“.
Румянцов заставлял офицеров знать своих солдат по имени, ближе знакомиться с ними.
Командующий армией поехал дальше, к артиллеристам, шедшим в голове колонны.
Боур присоединился к Румянцову. Воронцов и Меншиков поспешили назад к своим батальонам.
Михаил Илларионович всегда с интересом смотрел на командующего.
Когда он приехал в армию из Санкт-Петербурга и представлялся Румянцову, командующий сказал его отцу, Иллариону Матвеевичу Кутузову, который присутствовал при этом: „Подобного Михайле наукою я в сем чине еще не встречал!“
Кутузов запомнил, как отец рассказывал, что Фридрих II прусский в Семилетнюю войну предупреждал своих генералов: „Остерегайтесь этого дьявола Румянцова, остальные генералы союзников не опасны!“