Кутузов
Шрифт:
Началось совещание.
А штабные, со слов полковника Резвого, присутствовавшего при встрече Кутузова с Макком, уже передавали шепотком друг другу невероятную, неприятную новость: вся семидесятитысячная армия эрцгерцога с артиллерией и обозами сдалась под Ульмом Бонапарту.
Бонапарт переправился через Рейн и быстро очутился со ставосьмидесятитысячной армией в Баварии. Он окружил австрийцев и 8 октября заставил Макка сдаться. Эрцгерцог как-то успел улизнуть с несколькими эскадронами в Богемию, а Макка Наполеон отпустил, взяв с него
— Вот вояки! — возмущались все.
— Что, они даже не попытались вступить в бой?
— Нет, вероятно, дрались. Видишь: сам Макк-то хромает, и голова у него повязана. Должно быть, ранило.
— Какое там ранило! — смеялся Резвой. — Просто почтовая карета опрокинулась ночью в дороге, и Макк набил себе на лбу шишку.
— Стало быть, свой ямщик для генерала Макка оказался опаснее француза!
— Вот те и Макк!
— У нас на Украине говорится: "Сел маком!"
— Ну и дал ему Бонапартий жару! Вишь, как смазал салом пятки — до нас еще об Ульме и слухи не дошли, а Макк уже тут как тут!
Как бы то ни было, а Кутузов пригласил Макка к обеду.
За обедом Макк рассказал еще несколько подробностей, хорошо рисовавших Наполеона.
Когда французы окружали австрийскую армию, эрцгерцог настаивал на том, чтобы пробиться сквозь корпус Нея и уйти в Богемию. Макк не согласился на это. Один из его верных лазутчиков уверял, что в Париже вспыхнул бунт и Наполеон должен будет спешить в столицу. А потом оказалось: верный лазутчик был подкуплен Наполеоном и нарочно вводил Макка в заблуждение.
Затем Наполеон отпустил на честное слово не только фельдмаршала Макка, но и всех австрийских офицеров. И распустил слух, что хотел даже отпустить по домам всех женатых солдат, но якобы этому воспротивились его министры.
— Тонко придумано, нечего сказать, — заметил Михаил Илларионович.
Конечно, обо всем этом сразу же узнали все австрийские солдаты.
Лисья уловка: смотрите, мол, какой я добрый…
Не только австрийские офицеры, но и все жители Браунау удивлялись хладнокровию и выдержке русского командующего: после приезда Макка он оставался в Браунау еще два дня.
Ульмская катастрофа сделала положение русской армии очень опасным: Наполеон располагал втрое большими силами.
Кутузов знал, что надо отходить, но выжидал: хотел выяснить, как развернет свои силы Наполеон.
Но уже тогда же, 11 октября, Кутузов послал предупредить все русские колонны, которые еще были в пути к Браунау, чтобы они остановились там, где их застанет это распоряжение. Кутузов приказал ломать мосты на реке Инн и вывезти больных, артиллерию и парки.
Вечером 16 октября Михаил Илларионович узнал от лазутчиков, что Наполеон двинулся от Мюнхена к Инну, чтобы покончить с русскими. Командующий велел немедленно собрать в зале всех ординарцев и вестовых от полков.
Кутузов вышел к ним в теплом вигоневом сюртуке зеленого цвета, с табакеркой
Вертя в пальцах табакерку, Кутузов сказал:
— Цесарцы не сумели подождать нас — сунулись вперед, не спросясь броду. Их и разбили. Немногие из храбрых бегут к нам, а трусы положили оружие к ногам неприятеля. Наш долг — защитить несчастные остатки разметанной австрийской армии. Передайте это вашим товарищам в полках. Ступайте. Завтра с вестовой пушкой выступаем!
Но никто не знал, куда поведет Кутузов — вперед или назад.
Полки расположились у Браунау каждый на своем, назначенном месте.
17 октября еще до рассвета ударила пушка, стоявшая на площади перед домом, где жил командующий.
К удивлению всех — и солдат и вышедших их провожать горожан — русская армия двинулась назад.
— Ба, ба! Кажись, по старой дорожке пойдем, ребятушки?
— Не иначе.
— И без проводников.
— А к чему они? Дорога-то, чай, знакомая…
— Уж не зашел ли француз с тылу?
— А вот мы к следующей каше узнаем!
В хмурый сентябрьский день, когда в Петербурге уже совсем запахло осенью, Александр собрался на театр военных действий.
С детства слышавший похвалы любвеобильной бабушки и льстивых придворных своей ангельской красоте и необычайному уму, Александр был весьма высокого мнения о себе. Прусскую муштру он постиг на гатчинских вахтпарадах в совершенстве и потому считал себя прирожденным полководцем и сравнивал себя с воинственным прапрадедом: Петр Великий в двадцать восемь лет объявил войну Карлу XII, он же, Александр, в двадцать восемь лет собирался сражаться с Наполеоном.
Кроме армии Кутузова на западной границе стояло девяносто тысяч русских войск под командой генерала Михельсона. Михельсон сосредоточился у Гродны и Брест-Литовска, чтобы побудить колебавшуюся Пруссию выступить на стороне союзников. Если же Пруссия согласится пропустить через Силезию русские войска, то Михельсон должен идти на соединение с Кутузовым.
9 сентября 1805 года Александр выехал из столицы. Хотя он не был религиозен, но терпеливо выстоял получасовой молебен в Казанском соборе: Александр прикидывался простым, а любил театральность.
Гвардия под командой Константина выступила в поход на неделю раньше. Александр провожал ее на Царицыном лугу.
Братец Константин, гордо подбоченясь, ехал героем впереди 1-й роты преображенцев, таких же курносых, как сам. За ним с музыкой и барабанным боем шла гвардия. Шла так, что дрожала земля и в Летнем саду заволновались, закаркали вороны.
Александр нагнал гвардию, подъезжая к Витебску.
Константин Павлович проехал верхом только до Гатчины, а потом пересел в коляску. Время от времени он садился на коня и пропускал мимо себя полки. Он придирчиво, зорко смотрел, как идут солдаты, держат ли равнение и дистанцию, не разбрелись ли по тракту, как стадо.