Кутящий Париж (сборник)
Шрифт:
— Ты с ума сошел! — сказал Томье, пожимая плечами.
Этьен не двинулся с места, но его взгляд сделался пристальным, а кулаки сжались.
— Образумься, Томье, То, что ты затеваешь, подлость!
— А то, что ты затеял, смехотворно!
Тогда Леглиз подошел к нему вплотную.
— А, так вот как! Хорошо же! Вот мое последнее слово: если ты ее бросишь, я тебя убью.
— Идет! Я подвергаю себя этому риску.
Пронзительный вопль, подобный крику агонии, заставил обоих мужчин обернуться. Смертельно бледная от ужаса, подняв руку, точно в знак проклятия, появилась в дверях Жаклина. Подойдя к кабинету, она успела поймать последние слова ссорившихся. В пылу спора
— Я слышала ваш разговор. Я знаю, что думает каждый из вас. Этого с меня довольно.
Она обратила глаза, по-прежнему полные трагического изумления, на своего былого кумира и прибавила тихонько, указывая на дверь:
— Вы можете удалиться, господин де Томье. Никто не станет удерживать вас здесь. Вы свободны!
Ни гнева, ни презрения, одна смертельная усталость человека, который целыми часами носился по морю после кораблекрушения и наконец, отказываясь от борьбы с волнами, идет ко дну, обратив лицо к небу. Томье, потупив голову, сделал шаг к Жаклине. Без слов, без протеста она медленно покачала головой с таким страдальческим видом, что он не смел приблизиться. Поклонившись ей и бросив на Этьена вызывающий взгляд, он вышел из кабинета.
Госпожа Леглиз, совершенно изнемогая, оперлась на плечо мужа и пролепетала среди рыданий:
— Благодарю. О, я никогда этого не забуду! Благодарю!
С отуманенными глазами, искренне огорченный, Этьен осторожно обнял ее с братским увещеванием:
— Не удерживай слез, моя бедная малютка. Я жалкий человек, ты видишь, но не дурной. Если я не сумел сделать тебя счастливой, то сумею тебя пожалеть от всего сердца… Это все, что я в силах исполнить теперь, когда стал недостоин твоей любви. Добрая Жаклина, ты не заслуживала горя! Плачь, дорогое дитя, плачь! Твоя печаль не оскорбляет меня. Я хотел бы взять ее всю на себя одного.
И супруги, разлученные столько лет удовольствиями, плакали теперь вдвоем, сблизившись вновь, благодаря удару судьбы.
XI
Мадемуазель Превенкьер собиралась выйти из дому около двух часов пополудни, когда горничная доложила ей о приезде госпожи де Ретиф, Несмотря на некоторое охлаждение между приятельницами, Валентина тем не менее свободно являлась в отель аллеи Буа. Роза велела проводить ее в свою маленькую гостиную, а сама сняла шляпу и спустилась вниз. С первого взгляда, прежде чем кто-нибудь из них успел заговорить, молодая девушка по одному виду гостьи угадала, что та явилась неспроста. Она протянула руку госпоже де Ретиф, которая привлекла ее к себе, дружески расцеловала и тотчас объяснила цель своего визита:
— Дорогая Роза, я страшно расстроена только что слышанным, и моим первым побуждением было известить вас обо всем.
— Что случилось?
— Вчера вечером между Леглизом и Томье произошло такое бурное объяснение, что сегодня поутру они оба обратились к своим друзьям, чтобы дать делу надлежащий ход. Весьма вероятно, что между ними состоится дуэль.
— Из-за кого? — прямо спросила Роза.
Госпожа де Ретиф немного замялась, но потом ответила:
— Из-за вас и Жаклины.
— Каким это образом?
— Слух о вашей помолвке с Томье распространился по городу. Он дошел до ушей Леглиза, который без обиняков обратился к Жану, спрашивая, что это значит. Тот, должно быть, отвечал утвердительно, и, так как в эту минуту в комнату вошла Жаклина, объяснения кончились жестокой ссорой, которая должна повлечь за собою неминуемую серьезную дуэль, если не удастся помирить противников.
— Дуэль между господином Леглизом и господином де Томье! — в сильнейшем волнении воскликнула Роза.
— Ну, кто бы мог это предвидеть? — сказала Валентина. — И какой скандал, моя дорогая, какая пища сплетням! Какая масса злословий и клевет! Газеты целую неделю станут питаться этой историей чисто парижского пошиба, а все лица, мало-мальски прикосновенные к ней, будут добросовестно обрызганы отравленными чернилами. Можете себе представить, как я была потрясена, узнав такую новость!
— От кого же вы ее узнали?
— От Жаклины.
— Она приезжала к вам?
— Да, наполовину обезумевшая от страха и отчаяния. Вы понимаете, в каком положении находится бедная малютка: между Этьеном и Томье. Нельзя себе представить ничего ужаснее участи этой несчастной, и, право, если существует солидарность между женщинами, госпожу Леглиз надо выручить из беды. — Госпожа де Ретиф немного помолчала. — Говоря откровенно, мы обязаны ей помочь.
Роза вскочила, как ужаленная. Пристально взглянув на говорившую, она вымолвила:
— Значит, моя свадьба играла какую-нибудь роль в этом столкновении?
— На три четверти, остаток приходится на мое посредничество в деле вашего сватовства. О, я предвидела, что не обойдется без затруднений, но как можно было предполагать, что они будут так серьезны? Жаклина тут не виновата. Она только страдала, и никто не слышал от нее ни малейшей жалобы. Но на беду Этьену с Томье случилось обменяться едкими словами, а вы знаете, каковы мужчины, если затронуть их самолюбие. Тогда они ни за что не уступят, и самый благоразумный из них закусывает удила. Поэтому необходимо заставить их опомниться.
Роза опустилась на стул, подавленная и задумчивая.
«Что делать? Как обуздать поссорившихся друзей?»
— Только госпожа Леглиз и вы можете остановить их вовремя. Она — действуя на Этьена; вы — усовестив Томье.
— Нам следовало бы сговориться.
— Вы желаете? Это легко.
— Каким образом?
— Нет ничего проще. Жаклина завезла меня сюда в своей карете и ожидает у подъезда. Хотите ее видеть?
— Да, это необходимо.
— Так я пойду за ней?
Встревоженный Превенкьер вошел в гостиную.
— Ах, папа, как ты кстати! — воскликнула Роза. — Не потрудишься ли ты пригласить госпожу Леглиз, которая ожидает госпожу де Ретиф у подъезда, войти к нам? Будь добр, как ты умеешь быть. Бедная женщина страшно расстроена. Если она будет отказываться последовать за тобою, скажи ей, что я прошу ее об этом и, если она потребует, приду за ней сама.
Превенкьер обменялся с Валентиной озабоченным взглядом. Та подала ему знак одобрения. Тогда старый влюбленный беспрекословно пошел, куда его посылали. Оставшись наедине, приятельницы молчали, сильно встревоженные, чувствуя на себе тяжесть лежавшей на них ответственности. Разве трудное положение, в котором они очутились, не было делом их рук? Действуя в своих личных интересах, они способствовали той вражде, которая проявилась теперь в такой опасной форме. Они участвовали в деле, не рассчитав результатов, которые оно могло повлечь за собой, и в данную минуту увидали все опасности, возникшие из него для других, тогда как все выгоды оставались на их стороне. И сознание безжалостного эгоизма в их поведении удручало Валентину, равно как и Розу. Впрочем, Розу еще сильнее, так как ее совесть не успела пока загрубеть в житейских испытаниях.