Кутящий Париж
Шрифт:
Леглиз шагал по комнате, смеясь горьким смехом.
Маршруа смотрел на него в молчаливой тревоге. Однако через минуту Этьен успокоился и, подойдя опять к своему товарищу, сказал:
— Ну, женщина — это еще куда ни шло! Женщине не мстят! А вот мужчина… Друг, который вас обманывает и вступает в союз с вашим соперником, разбившим ваше счастье, одним словом — господин Томье! Ведь его-то можно заставить расплатиться одного за двойное вероломство!
— Как! Неужели вы хотите выместить на Томье то, что с вами случилось?
— А на ком же еще? Не на Превенкьере, конечно? Он ли, другой ли, тех же лет и с тем же капиталом, это было бы безразлично. Превенкьер не при чем в измене Валентины, бедный простофиля!
— Берегитесь!
— Чего?
— Того, что могут сказать. Относительно Томье вы поставлены в исключительное положение. Не рискуете ли вы, что про вас скажут, будто бы…
Маршруа остановился, не зная, как подступиться к щекотливому вопросу.
— Что про меня скажут, — продолжал тогда едким тоном Этьен, — будто бы я вызвал Томье, рассердившись, что он собирается бросить мою жену? Ведь именно это хотели вы мне объяснить, не так ли?
— Ну… да, — нерешительно отвечал его компаньон.
— Хорошо, а если б так? Почему вы знаете? Может быть, я нахожу поведение господина Томье недостойным дворянина и собираюсь наказать его за это, как и за его вину передо мною? Неужели я стану лицемерить и прикинусь угнетенной невинностью? Вы знаете, как я жил и какую терпимость, не исключающую уважения, выказывал своей жене. Между ней и мною произошло молчаливое соглашение не стеснять друг друга. Мы были добрыми и преданными товарищами и никогда не причинили один другому добровольной неприятности. Разве из того, что моя жена была мне только другом, можно вывести заключение, будто бы я равнодушен к тому, что ее касается? Могу ли я позволить оскорблять ее безнаказанно и не должен ли вступиться за нее? Бедная Жаклина! Такая добрая, снисходительная и любящая, она не заслуживала того, чтобы так страдать. Эта женщина имела несчастье в ранней юности выйти замуж за такого злополучного субъекта, как я, который во всех отношениях не стоил ее. Она была вправе ожидать, что настоящее и будущее вознаградят ее за горе и разочарование прошедшего. И вот тот, которому она доверилась, обманул ее в свою очередь. А это второе горе для женщины гордой и прямой, как она, еще более непоправимо, чем первое. Поэтому клянусь, Маршруа, что, пренебрегши общественным мнением, я потребую у Томье отчета за те огорчения, которые он нам причиняет обоим, но в данном случае с меньшей строгостью отнесусь к его вине против меня лично.
— Какая необдуманность! — с озабоченным видом воскликнул брат госпожи де Ретиф. — В нашем свете не привыкли принимать вещи так трагически. Пожалуй, найдут странным, что муж придирается к любовнику своей жены не за то, что он отбил ее у него, а за то, что он возвратил ее по принадлежности; это совсем новая точка зрения. Разве вы не боитесь насмешек?
— Я берусь заставить молчать насмешников. При виде моей расправы с Томье люди поймут, как опасно со мною шутить!
— Вы не в духе. Отложите ваше решение до завтра. Поразмыслите хорошенько: ручаюсь, что на завтрашний день вы гораздо более здраво взглянете на вещи. Вдобавок, неизвестно еще, состоится ли свадьба, о которой я имел глупость проболтаться перед вами. Оглашения еще не было. Все может разойтись. Кто в состоянии вас уверить, что этот брак вполне решен?
— Главное заинтересованное лицо.
— Вы допросите господина де Томье?
— Не позже, как сегодня же вечером. Неужели вы думаете, что я стану церемониться? Вот еще! Да за кого вы меня принимаете? Чтобы выйти приличным образом из моего настоящего положения, у меня одно средство: подстрелить Томье, как воробья. И я не промахнусь, будьте уверены. Когда на арене останется труп, у зрителей в галерее пропадет охота смеяться.
—
— С какой целью станете вы ее предупреждать?
— Кто знает, может быть, в данное время все еще может уладиться? Слово, сказанное Превенкьеру…
— Как, — презрительно перебил Этьен, — прибегать к таким низким средствам? Добиться расстройства свадьбы, напугав будущего тестя? Ни Томье, ни я не допустим подобного приема. Оба мы слишком горды, чтобы унизиться до этого. Я возмущен против Томье, но я его уважаю. Он сам добровольно откажется от женитьбы на мадемуазель Превенкьер, переговорив со мною, — не потому, чтобы я его запугал, а потому, что я его убедил. Или же он будет драться бесстрашно, как всегда. Мы не какой-нибудь сброд, господин Маршруа. При всем нашем вырождении, испорченности, развращенности и бесстыдстве мы, несмотря ни на что, остаемся благородными людьми и докажем это на деле.
Маршруа не отвечал. Поглядывая на Леглиза, гордого, изящного, бледного и улыбающегося, он говорил себе сам: «В этом жуире, как бы то ни было, сказывается порода, и, при всей его нравственной неуравновешенности, он способен на вспышки энергии, которые не по плечу забитому нуждой бедняку. Но как этот малый непрактичен! Если он убьет Томье или подставит ему собственный лоб, что это докажет? Ведь растраченного богатства этим не вернешь, как и потерянной любовницы, а завод-то все-таки перейдет в мои руки, что бы там ни случилось. В конце концов, орел или решетка, я все равно останусь в выигрыше, что не мешает мне, однако, предупредить Валентину с позволения ли хозяина или без его спроса».
— Пять часов, — сказал Леглиз. — Вам нечего сообщить мне о делах?
— Письма написаны, хотите на них взглянуть?
— Не стоит. Корреспонденция не по моей части. Я ухожу.
— Будьте сдержанней, прошу вас о том ради вашей собственной пользы, — сказал Маршруа, провожая Этьена до конторы.
Тот беспечно махнул рукой и вышел, бросив на компаньона иронический взгляд.
Около семи часов Томье кончал одеваться, собираясь обедать в клубе, как вдруг получил депешу, чтение которой сильно омрачило его спокойствие. Госпожа де Ретиф телеграфировала ему:
«Сейчас меня предупредили, что Леглиз, узнав о ваших планах, хочет с вами объясниться. Предупреждаю вас о том. Сегодня он обедает у Варгасов: не ходите туда.
Ваш друг Валентина».
Жан присел и задумался. Он вертел в руках телеграмму, точно желая найти в ней решение представлявшейся ему сложной задачи. Молодой человек никогда не представлял себе ясно вмешательства Леглиза; между тем уже не раз в последнее время возможность столкновения между ними смутно давала ему себя чувствовать. Томье совсем не задавал себе вопроса, как он поступит, если его друг, муж Жаклины, потребует у него отчета в его поведении. Но в данную минуту он чувствовал, что ему будет страшно трудно выдержать свою роль и оправдать непростительный разрыв с женщиной, не виноватой перед ним ни в чем, кроме слишком преданной любви.
Несколько легче было бы ему оправдаться в измене, основанной на увлечении. Тут все можно было извинить любовью. Он полюбил и не остановился ни перед чем для удовлетворения своей любви. Он действовал в слепом пылу страсти. Но при этом хладнокровном, рассчитанном разрыве в чем найти оправдание? Ни в чем. Им руководил ясно и открыто денежный интерес. Он освобождался от уз, которые сам тысячу раз объявлял нерасторжимыми, и многолетняя связь порывалась единственно ради брака по расчету.
Жан не без досады должен был сознаться себе в этом и приготовиться выслушать те же самые истины от Этьена. Подобная необходимость показалась ему чересчур суровой. Но каким образом ее избежать? Из подобного положения оставался только один выход: разрыв с Превенкьером.