Кувырок через голову
Шрифт:
– Он туда все равно не пойдет, – объяснила Ася. – Он им марку портит.
– Подожди, Ася, – остановила Нина Максимовна. – Значит, учишься ты неважно, да?
– Плохо, – упрямо сказал Богданов.
– Ну, какое это имеет значение, Нина Максимовна? О чем тут разговаривать? Вас ученики ждут. Сорок три человека сидят и ждут.
– Сорок два, – сказала Нина Максимовна. – Алик Чернышев переехал, они квартиру наконец получили.
– Пусть сорок два. Не вижу принципиальной разницы. Не будем же мы с вами всех с улицы подбирать, на это все равно нас не хватит.
– Но если человек к нам пришел?…
– Да он просто так пришел! За компанию!
Вдруг разговорились, будто Аси с Богдановым тут и нет. Даже про Ларису забыли. Ася ее давно уже потихоньку сгребла со стола и посадила в карман.
– А вы почему еще здесь? – вдруг вспомнила завуч. – Вам здесь совершенно нечего делать, когда взрослые между собой разговаривают.
Будто они сами в этот кабинет напросились.
И Нина Максимовна тоже сказала:
– Верно. Бегите в класс. Я сейчас приду.
Но она еще не скоро пришла…
Сено для Дездемоны
В кухне сидела тетя Неля Чукреева в новой шляпе и говорила по телефону. Если у нее что-то новое, тетя Неля никогда не снимет, так и будет в своей шляпе сидеть. Потом еще спросит: «Анастасия, ты заметила, какая на мне роскошная вещь?» Мама все равно не заметит, тетя Неля ее даже не спрашивает. А папа сам всегда говорит: «Ого! Наша Нелли снова прибарахлилась!»
Но сейчас тетя Неля даже на свою шляпу не обращала внимания. Она набирала номер, делала большие глаза и кричала в трубку:
– Папа? Папочка, это я. Сеня не приходил? Нет? Да, опять. Нет, у дяди Олега нет, я звонила. Откуда я знаю? Нет, Зинуля еще на даче. Да не был он у нее на даче, как он туда поедет?!
– Не ори, – лениво сказала мама. Она тут же сидела за столом и чертила карандашом по клеенке, за что Асю всегда, например, ругает. Опять небось рисовала рожи. Все рожи у мамы на одно лицо: курносый нос в профиль, губы толстые, чубчик и огромный глаз.
«Ты бы хоть поэстетичнее чего-нибудь изобразила», – посоветовал как-то папа. «А это мой идеал красоты», – строптиво сказала мама. Полюбовалась на свой идеал и сама засмеялась. «Ничего идеал! – оценил тогда папа – На улице такой встретишь, сразу снимай часы и кольцо». – «Я уж найду что делать, если встречу», – пообещала мама. Но идеала своего все равно не изменила.
– Я не ору, я волнуюсь, – объяснила тетя Неля и опять закричала в трубку: – Нет, это я не тебе. К Ткаченко он не поедет. Там кот белый. Ну и что? Я не говорю – злой, я говорю – белый. Сеня его не выносит. Ничего я ему не сделала! Себе ванну напустила, а он вообразил, что ему. Скажешь тоже – ударила! Куда он денется? Ясное дело, сразу же позвоню…
Тетя Неля положила трубку, сняла новую шляпу и кинула на диван, вот до чего разволновалась.
– Ну, дрянь какая! – сказала с чувством.
В шляпу сразу залезла Мария-Антуанетта и стала в ней устраиваться. Ужасно любит новые вещи! Фингал понюхал и отошел. Он новых вещей не любит. Фингал любит только детскую клизму, желтую, как спелая груша. Ее удобно бросать и выгребать потом лапами из-под батареи. Когда Фингал жамкает свою клизму, она чавкает, ворчит и фуфыркает. Мария-Антуанетта тогда бросает все свои дела и глядит на Фингала, не мигая, как в телевизор.
– Ну, дрянь! – не может успокоиться тетя Неля.
Тут и спрашивать нечего. И так ясно. Опять у Чукреевых сбежал из дома Сенатор, которого они зовут Сеня. Это их пес. Он вообще-то метис, но кто-то у него в роду был эрдель. Сенатор похож на эрделя. Шерсть коричневая, жестко-курчавая
– Ударила! – все никак не успокоится тетя Неля. – Его ударишь, как же. Сроду пальцем никто не тронул. Ему уж слова нельзя сказать. По-французски, что ли, с ним изъясняться?!
– Французского ты все равно не знаешь, – утешила мама.
– Не знаю, – легко согласилась тетя Неля.
– Я тоже не знаю, – вздохнула мама.
– Значит, другое что-нибудь знаешь, – легко отмахнулась тетя Неля.
У нее легкий характер, мама считает. Тетя Неля как-то умеет сама с собой примириться и при этом оставаться сама собой. Ну, не знает она французского – ну и что? Английский она тоже давно забыла, который они с мамой в университете сдавали. А что из этого?
А мама, когда впервые за границу попала по туристской путевке, она вообще онемела. Вообще рот там не могла открыть. Во все только пальцем тыкала, как слабоумная. В дворцы, в бульон, в картины великих мастеров. А между прочим, если бы тетя Неля туда попала, в Англию, например, она бы сразу заговорила, и англичане бы ее сразу поняли – мама просто уверена. Потому что в тете Неле есть заразительная легкость.
Мама уже прилетела обратно: едет в автобусе из аэропорта. Кругом все давным-давно по-русски болтают, а она все молчит, как слабоумная. Ей кажется, что никто уже больше ее никогда не поймет, если она и заговорит. Хорошо, контролер подвернулся: «Ваш билет?» Мама молча по карманам зашарила. Только глаза таращит. Тут до нее дошло – она ж поняла, что этот чудесный контролер ей сказал! «Вот билет! – закричала. – Вот!» И никак потом не могла остановиться: «Спасибо! Нет, вы меня нисколечко не толкнули! Проходите, пожалуйста!» Как угодно была готова, чтобы ее толкали, – только чтобы на русском языке.
Мама без русского языка жизни себе не представляет. Но если бы она еще какой-нибудь язык знала, она бы еще больше не представляла, а жизнь ее была бы богаче…
Но тете Неле совершенно сейчас не до этого.
– Нет, на что он обиделся?! – все повторяет. – Вы меня просто из интереса спросите, что я такого ему сказала?!
– Ну, сообщи нам, – улыбается мама. – Облегчи душу.
– Вот именно, – обрадовалась тетя Неля. – А то зачем бы я через весь город сюда тащилась?
Тетя Неля всегда ездит к маме облегчить душу. Долго вдвоем на кухне сидят и никого больше не пускают.
Папа потом удивляется: «И не надоело тебе?» А мама отвечает: «Мне никогда не надоест, потому что Нелька – человек верный». – «Больно уж говорлива», – осторожно замечает папа. Но мама сердится: «Это, как известно, не самый большой у людей недостаток».
Никак не дает тетю Нелю в обиду, даже папе.
Они с мамой вместе в университете учились. Но тетя Неля тогда пела в хоре, а мама моталась по экспедициям, им и поговорить было некогда. Они тогда не очень дружили, только здоровались. Потом мама на Север уехала. А тетя Неля осталась в Ленинграде, чтобы петь в своем хоре. Голос у нее уже позже пропал, когда у тети Нели родилась Даша. И тут мама вернулась с Севера. Она совсем другая вернулась. Ей вдруг показалось, что она видала такое, чего другие никто не видят. И надо срочно об этом написать.