"Кузькина мать" Никиты и другие атомные циклоны Арктики
Шрифт:
Ходить в зону первого взрыва нам запрещали, но мы же молодые были, глупые, о последствиях радиоактивного заражения ничего не знали. Поэтому за колючую проволоку все же бегали — посмотреть.
Там ад творился! Танки и машины в шлак превратились. От ударной волны трещины в гранитных скалах образовались А уж потом примечать стали — белухи целыми стадами на берег залива выбрасываются, да и другая морская живность, верно, почуяв угрозу, стала обходить наше злосчастное место стороной.
Как и Александр Николаевич Разницын, котлашанин Анатолий Ильич Тифановприбыл на Новую Землю в числе первых. Более того, есть основания предполагать, что на том же самом корабле. Однако с предыдущим рассказчиком он не был знаком, судьба развела их по разным
— Меня призвали во флот в 1951 году. Служить тогда надо было пять лет. Служил на Балтике, на крейсере «Александр Суворов». И вдруг в 54-м меня списывают с корабля и отправляют в Балтийск. Куда, зачем — об этом не знали даже командиры. Строжайшая секретность! Прошел медкомиссию. Потом — Калининград. Снова врачебная комиссия и Северодвинск. И опять проверяют здоровье. А потом уже — Новая Земля.
Было нас 21 человек, в основном с Балтики. На двух минных тральщиках пришли осенью в Белушью губу. Это был центр, «столица» всей Новой Земли, хотя стоял там единственный рубленый дом с зеленой крышей. Теперь, я слышал, на том месте поселок Русаново, где даже пятиэтажки есть. Несколько дней провели здесь, потом перебрались в губу Черная — километрах в ста от Белушки.
Первая задача — собрать лес на берегу и построить причал для кораблей. А уже сентябрь, Север, конец навигации — надо спешить. Для сооружения требовался лес: причал типа большого сруба сажали на каменную подушку — называется ряжевое основание. И вот пришел последний в том году транспорт, а разгружаться ему некуда. Побросали лес прямо в воду — транспорт ушел. Ветер с моря прибил бревна к берегу, но надолго ли? В любой момент ветер мог смениться, и тогда — прощай груз! Приходит к нам замполит Карасев и говорит: «Ребята, надо что-то придумывать. Баграми по одному бревну вытаскивать — нам до следующего лета». Ну, пришли мы, посмотрели. Надо лезть в воду. Октябрь. Но мы же моряки, воды не боимся! И с 8 утра как начали! Цепляли пачку бревен тросом, а машина на берегу вытаскивала их на сушу. Волна идет — тебя накрыло с головой. Вынырнул — и снова цепляешь. И ведь не ушли, пока все не вытащили.
А жить приходилось в тесной палатке, по 11 человек. Внутри — двойные нары, и чтобы всем разместиться, приходилось раздеваться на улице, а уж потом нырять в постель. Привезли нас в палатку. Мы на ногах стоять не можем. Врач выписал по 100 граммов спирта. Выпили, залезли в спальные мешки и проспали чуть не сутки. И никто не заболел! Помню, командир сказал нам после этого: «Ребята, Родина вас не забудет!» А только ушли оттуда — и забыла.
Но это позже. А ту зиму мы так и перезимовали. Построили полигон. На Новую Землю прибыла команда испытателей под руководством академика Семенова. С Балтики, с Севера собрали много старых списанных кораблей. На них поселили животных — для опытов.
Примерно 20–21 июля в бухту пришел крейсер «Молотовск», забрал на борт часть людей. До службы я окончил горный техникум, и был у меня допуск к взрывным работам. Поэтому и остался. С группой офицеров меня направили на примитивный аэродром примерно в трех километрах от бухты. Там мы вооружились биноклями и стали наблюдать.
Утро того дня выдалось хорошим. Мы все ждали — ухнет! Но ничего такого не произошло. Я услышал нарастающий гул, который переходил в треск. Вода в бухте начала подниматься пузырем, потом вырвался столб, превратился в гриб, и его стало уносить ветром на север. Через это облако пролетели два самолета, видимо, забирали воздух на исследование.
После взрыва температура воды в бухте поднялась сразу на шесть градусов. Стали делать замеры на кораблях, которые пострадали, но остались на плаву. Прошли дозиметристы, оградили территорию. А что ее ограждать — если поселок фактически оказался внутри зоны. Да тогда этого никто и не понимал, действия радиации. Мы молодые были, зеленые, офицеры — и те не понимали: вот замеры и степень разрушения — это, как я понимаю, было тогда главным.
Ученые провели работу, сделали замеры и ушли. Солдаты остались. Все коммуникации были нарушены. Пришлось их восстанавливать. Работали прямо в зоне — продолжали расчистку, готовили полигон для новых испытаний. Никто на радиацию внимания не обращал. Пресной воды не хватало. Было там небольшое озерцо, находилось оно прямо в зоне. Все, не подозревая об опасности, пили воду оттуда.
Осенью 1955 года объявили о сокращении Вооруженных сил. На флоте теперь стали служить всего четыре года. Мы ушли с Новой Земли на последнем транспорте. В штабе с нас взяли расписку о неразглашении военной тайны сроком на 25 лет.
Ничто так не сближает, как совместная служба в отдаленной точке. Видишь одни лица, привыкаешь. Поэтому со многими я переписывался после службы. Если не письмо, так к Новому году всегда открытку пошлешь. Но постепенно связь со всеми прервалась. Страшно подумать — все мои флотские друзья умерли.
Больше всего потрясла смерть замполита роты капитана Василия Терехова. Он был родом из Шипицыно. Встретились мы с ним на Новой Земле. Отец мой знал его родителей. Когда я, уже после окончания института, работал в Ухте, получил письмо из дома. Отец писал — домой, в Шипицыно вернулся капитан Терехов. Я тогда удивился — с чего бы? А еще через три месяца еще одна весточка — Василий Николаевич Терехов скончался.
Тогда и я стал всерьез задумываться о своем здоровье. С флота пришел со страшной головной болью, которая мучила и днем, и ночью. Но был молод, до этого никогда не болел — три медицинские комиссии с блеском прошел. Думал, временно это все, пройдет. А тут пришлось обратиться к врачам. Те смотрели как на симулянта. Выпишут пенталгин — и все. А мне — хоть умирай! До обеда еще ничего, а потом — голова разрывается. Только водка и помогала. С работы приду — граммов 100–150 выпью-только этим и спасался. Алкоголиком, слава Богу, не стал.
Уже в 80-х жена, она врач, отыскала специалиста по иглотерапии, который взялся мне помочь. Посмотрел он анализы, поговорил со мной и заключил: «Мне тебя не вылечить, но боли я сниму». Боли он снял, но шум в голове остался. Следом другие болезни пошли — в 1985-м в Москве оперировали язву желудка, еще через десять лет удалили желчный пузырь. Один профессор, мне так сказал: «Ты ведь чудом выжил. Умереть должен был. Так что скажи спасибо, что не рак».
Смех смехом, но доктора в одном были единодушны — водка помогла выжить, и рекомендовали каждое утро принимать по 25 граммов Я врачам говорю — у меня жена в коридоре, скажите это при ней, чтоб наливала. А то она ни за что не поверит. Сказали. Так лекарство мне было обеспечено.
Как получил удостоверение ветерана подразделений особого риска? Спасибо матушке — сохранила справку о том, что в такое-то время проходил службу в такой-то части. Написал в Центральный архив. Ответ: да, такая часть существовала и участвовала в испытаниях ядерного оружия, но списков личного состава не сохранилось Кому, кстати, спрашивается, надо было их уничтожать? Еще три года вел я переписку с Москвой и Ленинградом. В конце концов, посоветовали мне обратиться в Архангельск, где была организована специальная военная комиссия. Первое письмо оттуда тоже было отпиской. Пришлось подробно вспомнить имена командира части, замполитов, командира роты и даже нарисовать эскиз полигона. Если бы сделал такое немного раньше — посадили бы точно, ведь рассказал все секреты. Но срок подписки о неразглашении, видно, истек. Был внесен в список, который отправили для проверки в Москву. А потом уже пришло удостоверение — владелец документа имеет право на льготы для лиц, принимавших непосредственное участие в действиях подразделений особого риска, поименованных в подпункте «а» пункта 1 постановления Верховного Совета РФ от 27 декабря 1991 года.