Кузьма Минин
Шрифт:
Вскоре пришло и другое печальное известие — в начале июня 1611 г. после двадцатимесячной героической обороны в результате предательства боярского сына Андрея Дедевщина пал Смоленск. Оставшиеся в живых защитники города-крепости укрылись в древнем каменном Успенском соборе и взорвали его, погребя под обломками вместе с собой множество поляков. Посадский же люд поджигал собственные дома и уходил в проломы крепостных стен из родного города.
Оставшиеся без крова над головой и средств к существованию смоляне, вязьмичи и дорогобужане двинулись из разоренных польско-литовскими захватчиками районов в Арзамасский и Курмышский уезды. Но арзамасцы решили не впускать беженцев в город и, «безумен совет створиша, и к смоляном на бой поидоша, восхотеша противни им быти и смолян озлобити» {3} .
3
Повесть
Среди смолян оказалось достаточно опытных воинов, и они не только обратили арзамасцев вспять, но и взяли штурмом рубленый острог Арзамаса и его «кремль», после чего продиктовали свои условия капитуляции богатеям посада, которые, как записал хронист, «в велицей своей беде кающеся, возопиша, рекуще: «О, горе нам, братие. Лучше было нам есть смоляном дати и целым быти, и пред ними покорным быти, и своею волею запасы и оброки им давати, нежели ныне в велицей беде побитым, и богатства своего напрасно лишитися, и неволею животов своих остати».
Все это стало известно вскоре в Нижнем Новгороде. Тогда-то и выступил выборный Земской избы Кузьма Минин перед согражданами: «О братие и друзи, вси нижегородстии народы! Что сотворим ныне, видяще Московское государство в велицем разорении? Откуду себе чаем помощи и заступления граду нашему, разве милости божии? Видехом, братие, многих градов Российскаго государства разорение, и православных христиан побиение, и жен их и чад в плен ведение, и всего богатества их лишение. И совет вам даю, братия моя, аще словес моих и послушаете: да призовем себе в Нижнем Нове граде храбрых и мужественных воин Московского государства, достоверных дворян града Смоленска, ныне бо они близ града нашего, в арзамастех местех. Лучше бо есть нам имения своя им отдать, а самим от иноверных поругания свободным быти, и в вере правой жити, и единоверным работати и оброки давати, нежели от иноверных наития и разорения на себе ждати, и себе, и жены, и дети своих в велицей беде, и в плене, и поругании видети, и животов своих неволею отстати. Се же, братие, разделим на три части имения своя: две убо христолюбивому воинству, себе же едину часть на потребу оставим».
Хронист отметил единодушную поддержку призыва Кузьмы Минина посадским людом и посылку в Арзамас депутации к смолянам, чтоб они «шли в Нижний Нов град, и обета им дати денежныя оброки, кормовыя запасы, еже есть годно нм на их потребу».
Смоляне вошли в Арзамас после штурма города, поэтому среди его посадских против них сохранялась неприязнь, нередко возникали споры и стычки. Смоляне с радостью приняли предложение нижегородцев и уже 6 января 1612 г. «на праздник Богоявления господня» были в Нижнем Новгороде. Думается, вряд ли был случаен факт, что приход в город смолян совпал с наиболее почитаемым в народе праздником. Это дало возможность организовать встречу особо торжественно: «Козма же Минин учинив встречу смоляном со многою честию — честными иконами и со всем собором Нижнева Нова города, со всеми народы, выхождаху из града на встретение их и со многою радостию и со слезами рекуще: «Се ныне, братие, грядет к нам христолюбивое воинство града Смоленска на утешение граду нашему и на очищение Московскому государству…» {4} .
4
Там же, с. 30.
Таким образом, 6 января 1612 г. можно считать весьма важной в деле организации Нижегородского ополчения датой, так как желавшие скорейшего возврата в родные места смоляне и вязьмичи вместе с нижегородцами и «охочими» людьми других городов создали мощное ядро воинства, объединенное единым страстным стремлением освободить от интервентов Отчизну. Это была реальная сила, увлекшая всех в своем патриотическом порыве. Не считаться с ней не мог уже никто, в том числе и нижегородские воеводы. Но, как мы увидим далее, Кузьма Минин тогда был лишь одним из многих выборных нижегородской Земской избы (в XVII в. в нее
Однако именно Кузьме Минину принадлежит идея организации Нижегородского ополчения и инициатива призыва в качестве его воеводы известного в народе опытного военачальника Д.М. Пожарского. Хроники начала XVII в. донесли до нас и само обращение его к посадским и служилым людям: «…будет нам похотети помочи Московскому государству и то нам не пожалеть животов своих, да не токмо животов своих, и дворы свои продавать и жены и дети, и бити челом кто бы вступился за истинную православную веру християнскую и был бы у нас начальником. Нижегородцом же се его слово любо бысть, и сдумаша послати бити челом к стольнику ко князю Дмитрею Михайловичу Пожарскому Печерскаго монастыря архимандрита Федосия да из низовых чинов всяких лутчих людей» {5} .
5
ГПБ ОР. Эрмитажное собрание, д. 418, л. 159.
Депутация должна была передать волю нижегородцев полководцу, который благосклонно принял посыльных и «их совету рад бысть и хотеше ехати в тот час». Но во время этой встречи некто нижегородец Сергий (не брат ли Кузьмы Минина?) известил Д.М. Пожарского о «непослушании» гарнизона воеводам, и потому себе в помощь полководец потребовал выбрать от всего посада особо доверенного человека. Причем сам назвал и его имя — Кузьма Минин, с которым уже «бысть у них послову» (договор).
Таким образом, во время земского схода и сбора депутации Кузьма Минин был весьма активен: послал к Д.М. Пожарскому своих доверенных людей с извещением о настроениях в разных слоях Нижегородского посада.
Выборные были крайне удивлены словами и требованиями Д.М. Пожарского. «Архимандрит же и нижегородцы говориша князю Дмитрею, что у них такого человека во граде нет, он же им рече — есть у вас во граде Козма Минин, тои был человек служилой, тому тое дело за обычай».
Дмитрий Михайлович проявил не только осведомленность и настойчивость при избрании в руководство будущего ополчения Кузьмы Минина, но и дал ему перед послами-нижегородцами весьма лестную, основанную, видимо, на личных встречах характеристику, что во многом и определило дальнейший ход событий.
«Нижегородцы же, слышав такое слово, наипаче рады быша тому и приидоша в Нижней и возвестиша нижегородцом, Они же тому возрадовашеся и начаша Козмы бити челом. Козма же им для укрепления отказываше, что нехотя быти у такова дела, они же ему с прилежанием глаголаху. Он же нача у них [требовать] приговору, чтоб им во всем быти послушливым и покорливым и ратным людем давати деньги. Они ж даша ему приговор, он же написа приговор не токмо что у них имати животов, но и жены и дети продавать, а ратным людем давать и, взяша у них приговор за руками, и после тот приговор ко князю Дмитрею в тот час для того, что де того приговора назад у него не взяли».
Кузьма Минин повел себя действительно как опытный дипломат и умелый организатор. Во время мнимого отказа он прежде всего заручился поддержкой большинства, а затем у нижегородцев было оценено имущество и получено согласие на обязательное подворное отчуждение средств за подписью каждого вплоть до продажи жен и детей в кабалу. Составленную опись К. Минин тотчас отослал в Мугреево к Д.М. Пожарскому, чтоб «назад у него не взяли».
Этот официально оформленный документ стал основой для сбора средств на Нижегородское ополчение, но их не хватало, и Совет ополчения был вынужден обратиться к жившим здесь зажиточным промышленникам с просьбой о займах денег до времени «Московскаго очищенья» или «покаместа нижегородцкие денежные доходы в зборе будут». Солепромышленники Никита и Максим Строгановы тогда внесли 4116 руб., москвич Григорий Никитников — 500 руб. и т. д. На эти деньги но всему уезду закупались кричное железо и медь, древесный уголь и олово. В одиннадцати кузницах нижегородцы Баженка Дмитриев и братья Козлятьевы, костромич Гарасим Федоров и казанец Осташка Тимофеев, ярославец Федор Ермолин и другие мастера-оружейники день и ночь ковали сабли и копья, в литейных ямах отливали пушки и пищали.