Кузнечик
Шрифт:
А вообще-то уже вечерело. Мелькали по обочинам золотистые стволы сосен. Небо лежало на их широких ветках, и в медовой золотистой глубине терялся солнечный свет. Длинные тени легли поперек дороги. И оттого дорога стала полосатой, словно зебра.
Кругом было славно и покойно. Так же, как на душе у Тимки. Да и вообще мир прекрасен, если у нас все хорошо. Тимка задумчиво смотрел в окно. За окном было все знакомое и какое-то, привычное, словно дома. Привычно и на своих местах стояли деревья, летели вечерние
Место для ночлега выбрали неподалеку от дороги, на берегу неширокой речки, где квакали лягушки. Едва открыли дверцы машины, как налетели комары и всех покусали. Из-за комаров пришлось срочно разводить костер. Алька скакала на одной ноге вокруг костра и, отмахиваясь от, мошкары, громко пела:
— Ура! Двенадцать стервецов на бочку с джемом! Ха-ха!
А Тимка, наоборот, сделался скучным. Он взобрался на еще теплый капот машины и сел, а потом и вовсе улегся на спину. В небе было пусто. И уютно. Собирался тихий дождь. Лягушки s смолкли, может, перед дождем, а может, испугавшись боевой Алькиной песни. И сразу стало слышно, как шумит лес. Лес перекричать Алька не могла, сколько ни старалась.
Из леса вернулся дед с охапкой хвороста., Охнув, сгрузил его на землю и, придерживая, поясницу руками, окинул суровым взглядом безобразничающую Альку.
Алька плясала и пела, как под гипнозом, и, конечно, как под гипнозом, ничего не слышала и, не видела. Она пела:
— Куда, куда порой уходят! Корабли! Там-там! И облака нам только снятся!!!
— …ться…ться…ться… — пошло гулять эхо над рекой.
— А кошмары вам не снятся? — в наступившей паузе участливо поинтересовался дед и, повернувшись к Тимке, спросил: — Что-то я не совсем понял… На чем это там пляшет Оля?
— На палатке пляшет, — скучным голосом объяснил Тимка, — и поет.
— Это именно на той палатке, старенькой, рассыпающейся, единственной, Оля пляшет, которую я неделю ремонтировал, и из-за которой ругалась мама, и в которой нам сегодня придется спать под дождем? — уточнил дед.
Тимка грустно кивнул.
— А я думаю, что это тут за брезент валяется… — Алька, аккуратно ступая, на цыпочках сошла с палатки и стала печально созерцать лес, реку, облака и вообще все подряд.
Дед проворчал:
— А я теперь тоже вижу, что тут валяется брезент…
Но, к счастью, на этот раз дед ошибся. Палатка неожиданно оказалась крепче, чем все предполагали, и только в одном месте разошелся шов.
— Было бы странно, если бы он не разошелся, ведь шила мама, — заметил дед. — Дочь наша, — уточнил он степень родства. — Ну ладно, будем ставить… Собирается дождь. Тим, иди сюда. Будешь держать вот эти распорки. Ты, Алька, лезь внутрь — будешь вместо распорки задавать форму, — командовал дед. — А я сейчас забью пару колышков. Тимка, ты куда тянешь?! Не туда! Отпусти свой край! Не тот! Алька, держись! Тьфу!
Тимка выпустил растяжки, палатка рухнула вместе с Алькой.
— Ты чего такой! — дед потрогал Тимкин лоб.
— Ну что вы там?.. — высунула голову из-под брезента Алька. — Тут же может быть кто угодно… Мыши, например! Верно?!
— Мыши тут уже были, — успокоил ее Тимка. — Так что ты ничего не бойся.
Наконец палатка была установлена. Дед довольно потирал руки — все было сделано под его замечательным руководством. Окопано, растянуто, завязано… Потом, словно последний штрих на полотне художника, вокруг палатки были вбиты колышки, и озябшие, смертельно уставшие Алька с Тимкой полчаса прикрепляли к ним проволоку с нанизанными пустыми консервными банками. В далекой юности деду поведал об устройстве такого «сторожа» какой-то друг, не то геолог, не то бродяга.
— Какие медведи? — ворчал Тимка. — Какие дурацкие волки?! Экологию знать надо.
— Ладно, ладно, — возражал упрямый старик, — ночью навалится, а я отвечай за вас, так что ли? И ружье вскинуть не успеешь.
— Кто это еще навалится? — Алька настороженно огляделась. — Вы, Евгений Иванович, кого имеете в виду?
— Ну не навалится, — примирительно заметил дед, — так все равно зацепится. Банки сыграют, а у нас ружье наготове…
— Вы, Евгений Иванович, как хотите, а я, наверно, в машине спать буду.
— Тимофей, — строго спросил дед, — ты что наврал Ольге, что она такая нервная стала?
— Я? — удивился Тимка.
— Разве же можно пугать, тем более на ночь глядя? Ты, наверно, ей про «Вия» рассказывал, пока я собирал валежник? Сознайся. Я слышал, как она визжала.
— Не напоминайте мне о нем, — трагическим шепотом произнесла Алька.
— Ну, дед! — не выдержал Тимка. — Ты всех запугал! «Навалится… зацепится… визжала…»
— Ну вас, — миролюбиво сказал дед, — никто ни на кого не навалится, а я пошел спать. Но если что — кричите… — дед скрылся в палатке, и уже оттуда донеслось: —…если что, кричите, что мы, мол, свои и в нас… — дед облегченно закряхтел, устраиваясь поудобнее, — …и в нас, мол, не стреляйте.
У Альки вытянулось лицо. Она пристально поглядела на Тимку и вдруг бросилась к палатке.
— Евгений Иванович! — Алька пулей прошмыгнула под полог. — Вы еще не спите?
— Конечно, сплю, — сказал дед. — Я вообще в это время всегда сплю. Кто рано ложится… тому… — дед зевнул, подумал и закончил: —…тому, Оля, мама приснится. Спи спокойно.
Тимка хмыкнул и на четвереньках пополз в палатку на свое место.
— А почему кричать «я свой»? — не унималась Алька.
— Чтоб дед в темноте не промахнулся, — съехидничал Тимка. — А так… звяк банка, ты — «я свой». Дед бах из ружьишка — и копыта кверху.
— Чепуха! — в полудреме отбивался дед. — Это, Оля, пароль такой. Кто же ты, если не свой?..