Кузнечик
Шрифт:
— Что вы, Евгений Иванович! Кто же такие стихи забудет? — удивилась Алька. — Я вот, в школе когда задают, зубрю до ночи и все равно только начало помню: земля… тьфу… зима, крестьяне, торжествуя, на санях обновляют путь… А как она прочла, после того как ее Серж бросил, так и врезалось. Вот, пожалуйста:
Любовь, мы знаем, зла Полюбишь и козла! Чтоб было тебе пусто!У деда приподнялись брови.
— Или, — продолжала Алька, захлебываясь
— Дед, ты что? — попробовал остановить опасное развитие событий Тимка, но было поздно.
Он даже хотел съездить Альке ложкой по лбу, но вовремя вспомнил, что он любит ее… А какая же это любовь, когда по лбу?
— Или вот, — тараторила Алька:
Алая роза упала на грудь! Милый мой парень, меня не забудь!Белая роза упала совсем! С другим я теперь… я… Нет… как же там… Ага! С другим я хожу теперь назло вам всем!
Алька раскраснелась. Она трогательно глядела деду в глаза, придвигаясь к нему после каждого следующего стиха. Дед пятился.
— Или… — Алька выдержала эффектную паузу:
— Люблю тебя, но это тайна! В душе моей на это есть секрет! Спросить теперь тебя не жалко, Со мной ты ходишь или нет?!!… — И еще как-то про рюмочки-бокальчики. Как-то… Раньше были мальчики, а теперь бокальчики, — лихорадочно вспоминала Алька. — Нет! Раньше были девочки, а потом фужерчики…
— А потом тарелочки, — встрял Тимка.
— Что? — невидящий Алькин взгляд скользнул по Тимкиному лицу.
— Раньше были девочки, а потом тарелочки, — сказал Тимка. Алька недоуменно посмотрела на Тимку и вся ушла в воспоминания, лишь изредка можно было разобрать: «Раньше были мальчики… нахальчики? Нет… Чашечки, стаканчики, стопочки…»
— Я это к тому, — сказал Тимка, — что пора расставлять тарелочки, а то кушать очень хочется.
— Какой, — очнулся дед, — потенциал. У меня даже уши заложило. Звенит. Ничего подобного никогда не слышал. Вот это фольклор! — Дед принялся накладывать в тарелки макароны.
— Да-а, дед, — сказал Тимка, принимаясь за макароны. — Они так там все орут про любовь, что около школы вороны больше не живут. Распутались.
— Вот!!! — вдруг яростно вскрикнула Алька.
Дед от неожиданности уронил в котелок вилку.
— Вот! — торжествующе блестя глазами, заявила Алька:
— Раньше были рюмочки! А теперь бокалы! Раньше были мальчики! А теперь нахалы! — Раньше были стопочки! А теперь фужеры! Раньше были девочки! А теперь пантеры!— Правда, потрясно?!
— Очень потрясает, — согласился дед, пытаясь длинной палкой выловить вилку из котелка. — Это все? Или есть еще что-нибудь?
— Все… — печально кивнула Алька.
— Очень, очень большое спасибо, — сказал дед. — Теперь можно завтракать…
Тимка ел, ел, а потом сказал:
— Ты, дед, не обращай внимания. У них класс маразматическим уклоном.
А Алька сказала:
— Па-а-адумаешь…
На этом завтрак закончился. Солнце уже порядком припекало. Наступило настоящее утро.
Мыть тарелки — занятие не из веселых, но что поделаешь, если дед совсем не мама. Не дожидаясь, пока Тимка и Алька закончат завтракать, дед взял удочки и отбыл в направлении ближайших зарослей орешника.
— Клев должен быть замечательный, — на ходу бросил он. — Я полчасика подергаю окуньков и мы будем с ухой.
Едва дед исчез в зарослях, Алька сказала:
— Пошли купаться, — и поскакала к реке, на ходу разуваясь. Доскакала до самой реки и исчезла.
В том самом месте, где исчезла Алька, река делала широкий поворот. Вправо и влево от этого изгиба тянулись кустарниковые заросли, переходящие в сосновый лес. В траве гудели шмели и разные мухи. Тимка разулся и побрел к реке. На берегу разделся и залез в воду. Вода была утренняя, свежая. Сначала Тимка нырнул и достал немного песка со дна. Потом проплыл немного. Потом решил «утопить» Альку. Но при первом же посягательстве на ее драгоценную жизнь Алька предупредила, что она и сама утонет, так как плавает очень плохо. Тимка поглядел на красивое, но серьезное лицо Альки и «топить» ее передумал. Тогда Тимка от нечего делать поплыл за поворот — посмотреть, как дед ловит рыбу. Дед за поворотом бессовестно спал, воткнув удилища в землю. И, кажется, даже жалобно всхрапывал. На поплавке качалась стрекоза. Вот так! Тимка не стал будить пригревшегося деда. И подумал: «Я меняюсь к лучшему».
Когда Тимка выплыл из-за поворота, он понял, что глупости в жизни мужчин случаются не только в кино.
Алька переодевалась на берегу. Наверно, она думала, что Тимка уплыл к деду ловить рыбу, а может, еще что… Но это не главное… Трава была ослепительно… Трава была ослепительная, как… Трава была зеленая, как… как… Алька стояла спиной к реке и смотрелась в маленькое зеркальце. А потом прыгала на одной ноге, вытряхивая из ушей воду, и вновь смотрелась в зеркало.
Тимка перестал плыть. Ноги коснулись дна.
Трава была зеленая, как… такая зеленая. И небо такое… В жизни никогда не бывает такого неба. А Алька прыгала, словно загорелый кузнечик, и смотрелась в зеркало. А волосы у нее были светлые, выгоревшие на солнце и длинные. И мокрые. В жизни никогда не бывает таких волос. Но это не главное… Было очень тихо. Гудела болтливая трава. Тимка по щиколотки увяз в тине. А Алька стояла на берегу, как загорелый кузнечик. Тонкая. И вдруг оглянулась. Тимка почему-то не утонул со стыда. Стыда не было. Алька испуганно улыбнулась и растерянно опустила руку с зеркальцем. Зайчик брызнул в траву. Тимка тоже испуганно улыбнулся и, выдернув из тины ноги, поплыл за поворот. А за поворотом спал дед. И храпел. Просто сидел себе на солнышке разомлевший старик и просто спал.