Кузнецы грома

Маленький рабочий кабинет Главного. По левую руку от стола – пульт с кнопками, микрофон и два телефона: один обычный, черный, и другой, белый, с золотым советским гербом на диске. На круглом столике – лунный глобус и тарелка с двумя румяными яблоками.

За столом, устало расслабившись, сидит мужчина лет пятидесяти, плотный, с седым бобриком, в очках с тонкой золотой оправой. Руки играют толстым красным карандашом. Есть такие очень обыкновенные карандаши под названием "Особый".

Перед столом лейтенант, летчик. Молодой белобрысый мальчик. Он позволяет себе вольность: стоять не по стойке "смирно", а в этакой непринужденной позе, располагающей к неофициальному разговору. В то же время он старается казаться собранным и молодцеватым.

– Значит, вы вместо Чантурия?- спрашивает человек за столом, – Так точно, – бойко отвечает лейтенант.

– Та-ак… Молчат.

Дверь тихонько приоткрывается. Именно приоткрывается: входит Сергей.

– Заходите. – Человек за столом говорит это лениво, без тени какой-либо приветливости. – Вы из лаборатории Бахрушина?

– Да, Степан Трофимович, – подтверждает Сергей.

– Ваша фамилия…

Сергей понимает, что Главный не вспомнит фамилию, не вспомнит, потому что не знает. И подсказывает:

– Ширшов.

– Так это вы Ширшов? – Человек за столом с нескрываемым любопытством разглядывает Сергея.

– А что?

– Да нет, ничего, – весело говорит Степан Трофимович, отмечая в памяти лицо Сергея. – Знакомьтесь. Этот товарищ вместо Чантурия… Сергей протянул руку:

– Сергей.

На лицо лейтенанта прорвалась улыбка:

– Раздолин.

– Отведите его в пятый корпус, покажите машину. Там как раз занятия сейчас, – говорит Ширшову человек за столом и, обернувшись к лейтенанту, спрашивает: – С пропуском у вас все в порядке?

– Так точно, – с веселой готовностью отвечает лейтенант.

Человек за столом снимает очки, жмурясь, потянул бумаги с угла стола. Это значит: разговор окончен…

И вот они уже идут по просторному двору завода. Весна. Яркое,

Еще висят кое-где блестящие, хрустально чистые зубья сосулек, но крыши уже сухие. На одной из них, раздевшись до пояса, лежат на животе двое маляров. Они выкрасили почти всю крышу и оставили себе лишь небольшой сухой и теплый островок и тропинку к пожарной лестнице.

Корпуса новые, светлые, с широкими блестящими полосами стекла, стоят ровно и свободно. Двое идут по асфальтовой дорожке, обходя лужи, в которых плавают нежные облака. Иногда Сергей искоса взглядывает на Раздолина. "С Чантурия его не сравнить, Чантурия был орел", – думает он.

И вдруг!.. В серебряной водосточной трубе что-то треснуло, оборвалось и с громким пугающим шорохом покатилось вниз. Из зева трубы посыпались острые осколки льда. Раздолин, еще не поняв, что случилось, инстинктивно шарахнулся в сторону. "И этот человек полетит на Марс?" – со злой обидой думает Сергей.

В комнате шесть письменных столов. Комната большая, светлая, в два окна. Если подойдешь к окнам, увидишь новые четырехэтажные корпуса семнадцатой лаборатории, асфальтовые дорожки, обсаженные молоденькими тополями, и маленький бетонированный бассейн, над которым всегда рваными клочьями поднимается пар: семнадцатая спускает туда горячую воду со своих стендов. Зимой тополя у бассейна всегда в мохнатом инее. На подоконниках в комнате два хиленьких цветка, стакан и мутный, залапанный графин с водой. Один цветок заботливо подвязан к щербатому движку логарифмической линейки, воткнутому в землю. На потолке комнаты четыре белых, унылых конических плафона; их уже, впрочем, не замечают, к радости начальника АХО, противника вообще каких бы то ни было преобразований в инженерном быту.

В комнате шесть столов, "лицом" к окнам, по два в ряд. И шесть стульев. Нет, стульев пять. За первым столом у окна в левом ряду – жесткое кресло. Столы одинаковые: желтенькие, с одной тумбочкой, скромнее и дешевле которых не бывает.

Людей, которые работают за этими столами, сейчас нет. Не часто случается, что уходят все, но иногда случается. Впрочем, столы могут тоже кое-что рассказать об этих людях.

Стол Бориса Кудесника, обладателя единственного кресла, покрыт толстым стеклом.

Под стеклом табель-календарь с рекламой сберегательных касс, фотография маленького глазастого мальчишки и какие-то аккуратно нарисованные таблички, назначение которых, как и смысл букв и цифр, известны одному Кудеснику.

Настольная авторучка в виде ракеты, телефон и кресло так отличают стол Кудесника от всех других столов, что опытный глаз сразу определит в нем стол начальника. И не ошибется: Кудесник – начальник сектора, остальные пятеро – его сотрудники.

Кудесника нет, его вызвал Бахрушин: перед большим совещанием у Главного Бахрушин, как всегда, устроил свое, маленькое совещание, "разминку".

Справа от стола Кудесника стол Сергея Ширшова, того самого, который ведет сейчас лейтенанта Раздолина в пятый цех. Это чистая случайность, что в комнате нет Ширшова. Вызвали ведь не его, а Кудесника. Но Кудесника не было, и Антонина Николаевна, секретарша Главного, сказала: "Ну, все равно, пусть придет кто-нибудь из его сектора". И Сергей с удовольствием пошел. Пошел с удовольствием, но это совсем не значит, что Сергей какой-нибудь подхалим, использующий все удобные и неудобные случаи, чтобы покрутиться у начальства перед глазами. Среди людей, работающих в этой комнате, подхалимов нет. Просто Сергею интересно было пойти к СТ. (Было принято называть Главного инициалами имени и отчества. Этого человека уважали по-настоящему, никогда не скатывались до фамильярностей, вроде "Степан" или "Трофимыч". Просто так уж повелось: