Кузница души
Шрифт:
— Ой, да ведь он меня уже выводит отсюда, сэр, — сказал кендер, лучась улыбкой.
— Это правда?
Стурм, чьи усы взъерошились от волнения, еле заметно наклонил голову, что за всю его жизнь было самым близким ко лжи действием. Он понадеялся, что Мера позволяла лгать ради благой цели в исключительных случаях.
— Тогда прошу прощения, что помешал вам, сэр, — сказал жрец, смягчаясь. — Пожалуй, не буду задерживать вас, мешая выполнению полезного дела. Двери в той стороне. — Он махнул рукой.
Стурм поклонился и потащил Тассельхофа прочь, заглушая вопли кендера суровым возгласом «Молчать!» и встряхиванием кендера за плечи, для большей выразительности.
Рейстлин наконец выдохнул.
— А нам куда? — спросил Карамон, вставая на цыпочки и глядя поверх толпы.
— Куда–нибудь поближе к арене.
— Тогда держись за мной, — посоветовал Карамон.
Используя локти, плечи и колени, он толкался и пихался, и в конце концов проложил себе и брату путь сквозь толпу. Люди тихо ругались, но, замечая размеры Карамона, держали все свои замечания при себе.
Места возле арены были забиты до отказа. На самом краю оставалось место для одного человека — и очень маленького человека.
— Следи за мной, — сказал Карамон, подмигнув брату.
Карамон плюхнулся на свободное место, толкнув при этом свою соседку — богатую, судя по роскошной, хорошо сшитой одежде, женщину средних лет, которая одарила его ледяным взглядом. Поджав губы, она демонстративно отодвинулась от него, насколько могла. Рейстлин не мог понять, что это дало, ведь для него все еще не оставалось места, но тут Карамон внезапно рыгнул и сразу же шумно пустил газы.
Те, кто занимал места по соседству, поморщились, с отвращением глядя на Карамона. Женщина, сидевшая возле него, прикрыла нос рукой и пронзила взглядом Карамона, который виновато ухмыльнулся.
— Это все гороховая похлебка на обед, — сказал он.
Женщина поднялась. Подобрав свои шелковые юбки, она наградила его испепеляющим взглядом и словами: — Свинья! Не понимаю, как они могут пускать сюда людей вроде тебя! Я буду жаловаться! — Она бросилась вверх по ступеням на поиски жрецов.
Карамон помахал рукой брату, призывая его занять освободившееся место рядом с ним.
— Я и не знал, что ты способен на такие изощренные хитрости, брат мой, — пробормотал Рейстлин, садясь возле него.
— Изощренные хитрости! Да, я такой! — рассмеялся Карамон.
Рейстлин всмотрелся в толпу и вскоре разглядел Стурма, который стоял в тени колонны возле прохода. Тассельхофа не было видно: вероятно, Стурм затолкал его подальше в тень.
Стурм тоже пытался разглядеть Рейстлина. Когда он его увидел, то коротко кивнул и показал большой палец. Маленькая рука показалась из–за спины Стурма и помахала. Кендер и рыцарь были готовы.
Рейстлин повернулся к арене. Ему не пришлось долго искать свою сестру. Китиара стояла вместе с другими просителями возле самой арены.
Как будто почувствовав его взгляд, Кит улыбнулась своей кривой улыбкой. Рейстлин с какой–то обидой понял, что она была спокойна, расслаблена, даже веселилась.
В отличие от него.
Когда последние зрители торопливо прошли на свои места, двери закрылись. В Храме стало темно. В жаровнях, стоявших на арене, вспыхнул огонь. Началось пение. Вошли жрецы и жрицы, несшие очарованных змей в корзинах. Скоро должна была появиться Джудит. Звездный час Рейстлина приближался.
Он был напуган. Он очень хорошо знал, что так мешало ему, он знал признаки этого — боязнь публики.
Рейстлин испытывал эту боязнь прежде, но только в легкой форме, перед представлениями на маленьких ярмарках в Утехе. Страх всегда исчезал, когда он начинал свое представление, и больше не беспокоил его.
Он никогда раньше не выступал перед таким количеством зрителей, которые, к тому же, будут настроены враждебно и недоверчиво. Он никогда не рисковал столь многим. Его страх был в сотню раз сильнее, чем он представлял себе.
Его руки были холодны как лед, пальцы не слушались его, так что он не был уверен, что сможет хотя бы достать свиток из футляра. Его желудок болезненно сжимался, и пару ужасных секунд он думал, что ему придется пойти на поиски уборной. Во рту у него пересохло. Он не мог произнести ни слова. Как он собирался произносить заклинание, если не мог говорить? Он обливался холодным потом, и временами его передергивало от холода. Его ноги налились свинцовой тяжестью.
Его представление обещало окончиться позором и бесчестьем. В довершение всего под конец его наверняка вырвет на свои же одежды.
Высокий Жрец начал говорить. Рейстлину было все равно. Он сидел ссутулившись, чувствуя себя жалким и смертельно больным.
Появилась Высокая Жрица Джудит в своих небесно–голубых одеждах. Она произносила свою приветственную речь. Рейстлин ничего не слышал из–за шума в его собственных ушах. Его время неумолимо приближалось. Карамон выжидающе смотрел на него. Где–то в темноте за ним наблюдала Кит. Стурм ждал его сигнала, как и Тассельхоф. Они ждали его, рассчитывали на него, зависели от него. Они бы поняли его неудачу. Они были бы добры к нему, ни в чем бы его не упрекнули. Они бы жалели его…
Джудит опустила руки. Рукава спадали складками, укрывая ее ладони. Она готовилась произнести заклинание.
Рейстлин зашарил по поясу, ища футляр, заставил свои негнущиеся пальцы отвинтить крышку. Он вытащил свиток, но его руки так тряслись, что он чуть не уронил его. Он запаниковал, испугавшись, что может потерять его, и сжал свиток в кулаке.
Медленно, все еще дрожа, Рейстлин сбросил свой черный плащ, встал во весь рост. Соседи кидали на него раздраженные взгляды. Кто–то позади зашипел ему, чтобы он сел на место. Когда он не послушался, к голосу позади него прибавилось еще несколько голосов. Шум привлек внимание других людей, включая жрецов, стоявших на арене.