Кузница в Лесу
Шрифт:
— Так он был изображен в рукописи, милорд. И мне показалось правильным, что вы, доблестно сражавшийся в юности за правое дело, должны получить его в таком виде. Но может быть, вы наденете его, хотя бы для примерки?
Корентин выглядел искренне тронутым. Он низко поклонился Элофу, принял высокий шлем, сверкавший серебристым блеском и увенчанный многозубчатой короной, и поднял высоко над головой. Солнце клонилось к западу — шар из расплавленной бронзы в хмуром выцветшем небе — и его лучи падали внутрь через открытую дверь. Они осветили шлем и корону, залили узорчатые пластинки огненным сиянием, окрасили зубцы в алый цвет, как снега на горных вершинах, и выбили радужные сполохи из кучки ограненных самоцветов на челе Венца Морваннека.
Иле с Роком что-то закричали и кинулись к нему, но Элоф раскинул руки и с силой отбросил их назад. Керморван грозно надвинулся на него.
— Ты! Это твоих рук дело! И это твой подарок человеку, который был так добр к тебе? Что ты с ним сотворил?
— Самую большую жестокость, какую только можно представить. — Голос Элофа был беспросветно мрачным. — Я сделал его самим собой.
— Что… хватит с меня твоих глупостей! — прорычал высокий воин и устремился к принцу. Но теперь уже Иле рывком остановила его, с силой толкнула и усадила на скамью. Керморван был настолько поражен, что поначалу стерпел это. Элоф посмотрел на него сверху вниз; в лице кузнеца не было ни кровинки.
— Силою свойств, заложенных в эту корону и этот шлем, я разорвал оковы Леса и развеял чары, которые Тапиау наложил на него.
Губы Керморвана какое-то время беззвучно шевелились, прежде чем он смог заговорить.
— Ты… ты выступил против одной из древних Сил? Ты осмелился…
— Лишь в одном малом месте и на короткое время. Теперь его разум очистился, а память прояснилась. Он освободился от сладких песен, затуманивающих душу.
— Теперь он может вспомнить… — хрипло произнес Рок, опустившийся на колени возле принца.
— Теперь он может вспомнить целую тысячу лет, — прошептала Иле, и слезы заструились по ее пухлым щекам. — Вспомнить все сразу… Бедняга! Бедный человек, заблудившийся во времени!
Керморван одним стремительным движением проскочил мимо Элофа и опустился на одно колено перед Корентином. Элоф увидел, как воин поднял руку, явно собираясь снять шлем, и напрягся, готовый вмешаться. Но запястье Керморвана перехватила и отбросила в сторону совсем другая рука. Глаза Корентина были широко раскрыты, серые и пустые, как зимнее небо, которое отражалось в них.
— Мой дорогой лорд, — прошептал Керморван. — Принц Корентин…
Тот медленно покачал головой.
— Больше не принц, — выговорил он сухим, ломким шепотом. — И Корентина больше нет… Корентин мертв. Я лишь его тень, не более того, его маска — пустая, безглазая, полая внутри. Как и все мы, весь этот двор — игра теней, пляшущих на стене. Тени жизни, любви, чести… Все пропало, все ушло. Это его работа, будь он проклят…
— Видишь, Элоф! — прошипел Керморван. — Ты мучаешь его, но зачем…
— Нет! — прохрипел Корентин, снова схватив Керморвана за руку. — Речь не о нем! Не о нем, ибо эту боль я готов оплатить кровью своего сердца, если понадобится. Я проклинаю Тапиау и его отравленный дар бессмертия! Так много лет видеть, понимать, но оставаться слепым…
— Что вы видели? — Собственный голос показался Элофу незнакомым, резким и зловещим. — Что вы поняли?
Корентин посмотрел на него расширившимися глазами.
— Я знаю этот голос, помню его с былых времен… Воля Тапиау — вот, что я понял, и ту участь, которую он предназначает для людей. Его великий замысел!
Длинные пальцы Корентина сжались в кулак. Керморван с сомнением посмотрел на него.
— Нам кое-что известно об этом. Людям предлагается стать бессмертными или альфар, по их усмотрению. Но ведь есть возможности и похуже этих!
— Есть ли? — В смехе Корентина больше не чувствовалось доброты; он был суровым и холодным. — Разве ты не понимаешь, что нет никакого выбора? Можно выбрать лишь постепенное забвение или быстрое падение во тьму невежества. Сохранить на время свою человечность или сразу же отказаться от нее. Один год, тысяча лет — какая разница? Бремя лет непосильно для любого человека, и Лес хорошо знает об этом. Со временем перемена произойдет со всеми, постепенная и незаметная, подтачивающая изнутри, как медленный яд.
Он посмотрел на свою руку, сжатую в кулак, и один за другим распрямил пальцы, все еще сведенные судорогой.
— Разве ты не видишь действие этой силы? Даже сейчас, во мне самом! Посмотри на меня, посмотри на любого из нас! Разве все мы, так или иначе, не находимся на пути к альфар? Такова воля Тапиау.
— Но… Ведь он не принадлежит к злым силам, верно? — выпалил Рок. — Он ведь не на стороне Льда? Я хочу сказать, если даже Лес не на стороне жизни, тогда кто же?
— Да, он защищает жизнь, — мрачно ответил Корентин. — Но людей? Едва ли. Разве мы — большинство из нас — на стороне той жизни, какая существует в природе, свободной и необузданной? Разве мы на стороне любой жизни, кроме нашей собственной? Долгие годы, прожитые в тени деревьев, преподали мне один бесценный урок: вся природа едина. Истребляя ее, мы проливаем собственную кровь, отрываем кусок хлеба от своего рта. Наверное, этот урок со временем предстоит усвоить всем людям. Но Тапиау не хочет, чтобы мы учились; он видит в нас опустошителей своих владений, угрозу для своей власти. Он боится нас, как первые Силы боялись появления жизни в безжизненном совершенстве своего мира. Однако он не осмеливается бунтовать, как это делали они; что тогда будет с его лесами? Вместо этого он хочет втиснуть нас в форму, которую считает наилучшей для себя. Лишить нас того, что больше всего остального отличает нас от других живых существ и толкает на вражду с ними…
— Нашего разума, — горько сказал Элоф. — Как я и опасался. Он говорил мне, что бесконечная жизнь предназначена только для героев среди людей. Но теперь я понимаю, что ни один человек не может обмануть Реку, не заплатив свою цену. Такая жизнь никому не нужна. Во внешнем мире, с его случайностями и опасностями, ей нет места. Лишь здесь, в утробе Леса, обычные человеческие тела могут вынести бессмертие. Но это лишает вечную жизнь всякого смысла! Какую ценность она имеет здесь, какой цели служит? Снова и снова ходить теми же тропами, танцевать те же танцы, совершать те же бесцельные акты любви, выхолощенные до ритуала! И все это время его тень лежит на вашем разуме и внушает вам, что это совершенство, лучшая участь, на которую вы могли рассчитывать. Возможно, Тапиау действительно верит в это — так мало он понимает людей. Неудивительно, что вы все устали от бремени лет, как бы ни старались оставаться самими собой. От усталости ваш разум затуманивается, потом ваши тела начинают изменяться. В конце концов вам приходится отказаться от своей человечности, чтобы получить облегчение от постоянных страданий… Неудивительно.
Воцарилась тишина. Корентин с усилием привстал на колени и с растущим замешательством вглядывался в лицо Элофа. Внезапно его взгляд сместился; теперь он смотрел мимо кузнеца, в дверной проем и на темную массу деревьев позади. Опасаясь, что принц может пуститься в бегство, Элоф начал боком подвигаться к двери, но тут увидел, что привлекло внимание Корентина.
— Смотрите! — хрипло произнес Корентин. — Снег идет! Первой снег в Лесу!
Керморван заморгал, как человек, пробудившийся от глубокого сна.