Квадрат для покойников
Шрифт:
Николай не мог отвести глаз от двери, непроизвольно у него стала дергаться щека. За все время потасовки Казимир Платоныч ни разу не поднял глаз от газеты, словно кроме газетного материала его ничто не волновало.
С полки соскочил Захарий, в руке он держал молоток, высунувшись из купе, осмотрел коридор и, задвинув дверь, закрыл на замок.
– В другой раз я им!.. А ты, Казимир, чего сидишь? Что я тебя все время защищать буду? А если бы он стрельнул?
– Плевать, – огрызнулся Казимир Платоныч. – Ишь ты, пестиком пугать вздумал. Сосунок!
– И чего ты им всем вдруг понадобился.
– А что им нужно было? – выговорил, наконец, Николай. Он слегка пришел в себя, нервный тик унялся.
– Чего-чего! – повернулся к нему Захарий с молотком. – Стибрить Эсстерлиса хотят, чтобы его по заграницам возить и показывать, как диковину. А он не хочет. Чего он за границей не видел. Точно, Казимир?
Но Казимир не ответил. Некоторое время сидели молча.
– Через час в Москву прибываем, – сообщил Казимир Платоныч, оторвавшись от газеты и посмотрев на часы.
– Как, уже в Москву? – удивился Николай.
Только сейчас он вспомнил, что в Москву ехать не собирался.
На вокзале, куда прибыл поезд, как и на всех вокзалах мира, царило оживление. Все душевнобольные вывалили из купе и стояли в коридоре, наблюдая в окно мать городов русских. На фоне суетящегося вокзала белым пятном выделялась группа мужчин в докторских халатах. Под присмотром медперсонала больные стали выходить из поезда.
Николай, чтобы не слиться с коллективом умалишенных, стоял в коридоре, ожидая, когда их выстроят и пересчитают. Знакомого кандидата в народные депутаты Николай среди них не увидел. Группа встречающих санитаров поначалу недоуменно смотрела на людей с красными повязками на рукавах, выходящих из вагона и строящихся парами. Трое небритых мужчин, оказавшихся вблизи поезда и что-то, кажется, соображавших, увидев нашествие на город блюстителей порядка, поспешно улизнули в платный туалет. Суета на вокзале как-то сама собой унялась, и народ рассосался. Санитарка, сопровождавшая делегацию душевнобольных, подошла к людям в белых халатах, поговорила с ними о чем-то – те, обрадованные, подошли к колонне "добровольной народной дружины" и, ласково им улыбаясь, повели вон с вокзала. Непосвященным наблюдателям было не очень понятно, кто кого забирает: то ли доктора дружинников, то ли дружинники докторов-вредителей, поэтому в народе возникали споры.
Двор, в котором жил друг Захария Антисим, был, несмотря на свою заасфальтированность, озеленен. Везде были клумбы с цветами. Возле одной из них возились две беременные москвички, пропалывая некультурные сорняки среди культурных насаждений.
На звонок дверь им открыла беременная женщина в замызганном халате.
– Ах это ты, недомерок, – сказала она, разглядев Захария. – Нету его. На работе.
Больше ничего не сказав, женщина захлопнула дверь.
– Ну это не беда, на работе даже лучше.
Местом работы Антисима было кирпичное здание котельной в соседнем дворе. На звонок долго никто не открывал.
– Да куда же он запропастился? – огорчился Захарий.
– Может, ушел? – предположил Казимир Платоныч.
– Да не должен, – без конца вдавливая кнопку звонка, сказал Захарий и тут же пояснил: – Котлы у него.
– Эй, недомерок! Это ты, что ли?! – донесся откуда-то сверху мужской голос.
С крыши котельной, прямо над дверью, торчала лохматая голова.
– А кто же! – отозвался Захарий, вглядываясь. – Ты чего там торчишь? Звоню, звоню!
– А кто с тобой приперся? – спросила недоверчивая голова.
– Друзья мои, открывай!
Голова исчезла. Через некоторое время заскрипело железо засова, дверь открылась, и из котельной мимо друзей проскочила женщина осчастливленного вида. За ней на пороге появился крупный светловолосый мужчина с картофелеобразным носом и чапаевскими усами.
– Заходи, народ! – пригласил он.
Поздоровавшись с Захарием троекратным целованием, хозяин котельной протянул руку Казимиру Платонычу и Николаю.
– Антисим Иванов, – представился он, крепко пожимая им руки. – Проходите, братцы.
Он открыл дверь и все вошли в небольшую комнатушку со шкафом, топчаном и столом.
– А ты, недомерок, почему знать не дал? Притащился некстати, – укорил Антисим, когда все расселись.
Николай сидел в углу на топчане и разглядывал Антисима. Был он славянской наружности: широкоплеч, ручищи волосатые, волосы лезли также из-под рубашки и придавали его внешности дикий и жутковатый вид.
– Да я написать не успел, срочно с первым поездом рванули.
– А чего притащились-то? По нужде или на экскурсию?
– Дело у нас, – уклончиво сказал Захарий, снимая халат и вешая его на спинку стула.
– Ночевать, небось, хотите? Я сегодня все сутки в кочегарке.
– Нам с Казимиром не нужно – мы ночевать не будем, а вот Колюшу приюти.
– Для одного место найдется. Пойду чайку поставлю.
Антисим вышел из помещения.
– Так что, я ночевать здесь останусь? – удивился Николай.
– А куда тебе спешить? Мы сегодня за ночь делишки свои обтяпаем. А завтра обратно, домой, – сказал Захарий.
– С утра, – вставил Казимир Платоныч, он был угрюм.
Николай взял со стола книжку и пролистнул. Книга была на незнакомом языке.
– Иврит, мать его перемать. А ты иврит знаешь?
В комнату вошел Антисим. Николай закрыл книжку без картинок.
– Нет, не знаю, – сказал он, положив книжку на место.
– А я вот знаю. Нарочно изучаю… Ладно. Расскажите лучше, что в Санкт-Петербурге новенького. Стоит Исаакий или его жиды подрыли?
Поговорили о международном положении. Вспомнили (как положено в мужской компании) недобрым словом первого советского президента. А когда попили чаю, Захарий соскочил со стула на пол.
– Пора нам, – сказал он, почему-то вдруг погрустнев.
Угрюмый Казимир Платоныч поднялся.
– Куда же вы на ночь-то? Найду я вам для ночлежки место. Комфорта не будет, но переспать можно. Все равно ночью гонку устраивать.
– Дело у нас. Ну, прощай, Колян, – Захарий протянул ему руку. Вид он имел такой, словно собирался прямо сейчас идти топиться.
Казимир Платоныч тоже пожал всем руки.
Они вышли из комнаты. Антисим пошел их проводить, и Николай, оставшийся один, загрустил. Грусть была без особых причин, обычно бравшаяся неизвестно откуда и уходившая неизвестно куда.