Квадратное время

Дмитриев Павел В.

Перед началом, как водится, свалили баулы в кучку – так и ветки ломать сподручнее, и конвоирам спокойнее, когда пожитки и еда под их присмотром. Уселись в кружочек, закурили еще по одной, кроме меня, разумеется. Перекусили кто чем, заодно я похвастался об удаче, дескать, оставляют меня в Кеми на лето, а то и на весь срок, для закрепления эффекта поделился дефицитом – топленым маслом. Немыслимо щедро по местным понятиям, но с моим «керосиновым местечком» можно позволить себе и не такие закидоны. Далеко ходить не надо, мой сменщик уж второй год сушит сухари, пересыпает толченым сахаром, да раз в месяц отправляет мешок с оказией в Ленинград, жене и трем малым детям.

Наконец наряд разбрелся по заросшей мелколесьем опушке, конвоиры, лениво отмахиваясь от

немногочисленных весенних комаров, наблюдали за процессом. В мою сторону практически не смотрели – в их понимании я пристроился куда лучше не только местных вольняшек, но и заводских рабочих Ленинграда. Таких буржуев гнать с лагеря будешь – жаловаться начальнику пойдут, чтоб срок набросили.

И зря!

Поработав для приличия часик, я отошел чуть дальше обычного, быстро накинул пальто на подходящий куст, сверху пристроил шапку, и под таким сомнительным прикрытием рванулся вдоль все того же ручья в сторону больших деревьев. Ждал немедленного окрика, но добрых полминуты конвой ничего не замечал! Впрочем, крика не было и после – сразу выстрелы. Но достать из винтовки мелькающего среди стволов сосен человека на без малого полутора сотнях метров? Да это фантастика!

Хотя подстраховаться не мешало:

– А-а-а-а! Су…и! – закричал на весь лес. – Уби-и-и-ли!

Сам же пригнулся еще ниже и метнулся в сторону, за бугорок. Пусть погоняются лишнюю четверть часа в расчете на премию за бегунка, а не сразу возвращаются в лагерь с докладом. Ведь время в моем положении не деньги, время – жизнь.

Расчет тут простой. Если посмотреть на карту, то побережье Белого моря идет почти «вертикально», то есть с юга на север. Главная и, по сути, единственная местная транспортная артерия – железная дорога до Мурманска неторопливо извивается между болот, скал и рек параллельно морю, заходит в город Кемь, от которого по «деревянной», то есть вымощенной стволами деревьев дороге до Кемперпункта на Поповом острове [43] двенадцать километров «направо-вверх», то есть на северо-восток.

43

Попов остров – Красный остров – Остров Октябрьской революции. Ныне носит название Рабочеостровск. Место расположения Кемской пересылки (Кемперпункта).

Леса около лагеря уже основательно повывели, так что за вениками мы ушли подальше как от моря, так и от большака на Кемь, то есть километра на четыре «налево-вверх» или на северо-запад. Таким образом, до магистральной железки, на которой меня будут ловить в первую очередь, напрямую остается не более четырех-пяти километров, но уже не дороги или тропы, а настоящей карельской тайги, в которой одолеть за час более трех километров нереально даже бегом. Хорошо хоть серьезных болот и озер не ожидается – побережье неплохо подсушили ручьи.

С другой стороны, мои конвоиры каторжников бросить не могут, а бежать с ними со всех сил побоятся. Далее им нужно поднять тревогу (на выстрелы внимания никто не обращает, вокруг лагеря и без того палят день и ночь), командиру собрать отряд, погрузиться на оставшуюся в наследство от американского экспедиционного корпуса полуторку White TBC и поехать в Кемь, так как телефонной линии, по счастью, до туда проложить не успели. Скорость на дороге местные шумахеры держат чуть быстрее пешехода, иначе поездка по скользким доскам закончится в ближайшем кювете. Так что ранее чем за пару часов они до станции нипочем не доберутся.

Оттуда до места моего предполагаемого выхода из леса останется километров восемь-десять по насыпи железной дороги. Верховые лошади по шпалам скакать не умеют, значит, потопают бойцы «рабоче-крестьянской, непобедимой и героической» пешком и с песней. Все

про все выходит четыре часа, вероятнее, пять, а то и шесть, торопиться тут не любят, а одиночный побег за серьезную проблему не считают. Таким образом, я должен успеть с хорошим, аж двукратным запасом.

Следующая и, скорее всего, главная угроза имеет четыре ноги и прекрасный нюх. А также скверную привычку гнаться тихо, без лая, а догнав – удерживать добычу на месте под угрозой немедленного растерзания. Не думаю, что местные гэпэушники собрали в Кеми чемпионов породы, но свежий след собачки держать обязаны. Поэтому «железка» для меня не только проблема, но и спасение. Только на ней можно надежно сбить преследователей с толку.

Бежал я практически налегке: в скрывавшемся досель под пальто и курткой худеньком рюкзачке «made in China» аккуратно уложены два килограмма самодельного пеммикана, то есть смеси из примерно равных долей сушеного мяса, толченых сухарей, сушеного молока и сала, спрессованной в плитки по размеру спичечного коробка, каждый из которых завернут в папиросную бумагу. Остальные четыре кило растолканы по внутренним карманам куртки, специально нашитым из многоцелевой полушерстяной байки. По прикидкам, на сутки должно хватать четыре сотни грамм подобной сверхкалорийной смеси, таким образом, запас рассчитан на две недели пути. Остальное сущая мелочевка: соль, спички, обмылок, пара смен носков и плавок, тех несносимых полусинтетических вещей, что провалились со мной из 21-го века, накомарник собственного плетения, несколько самодельных стрелок для компаса, складной нож, десяток крючков, плотно закрытая склянка со смесью керосина и махорки, да маленький бутылек с нашатырем. Сверх того, вокруг живота обмотано метров двадцать тонкой, но очень прочной веревки, плетеной из лучшего конского волоса, взятого из хвостов молодых рыжих жеребцов.

Все прямо как на тренировке в прошлом, ничего не мешает воздуху свободы! А уж он-то пьянит крепче спирта, оставляя в голове только одну мысль: ушел! Ушел! Ушел! И лишь где-то на самом краю сознания бьется в такт шагам непонятно где слышанный куплет:

Идет охота на волков, Идет охота…

На адреналине я буквально летел через загроможденный буреломом лес. Баррикады стволов, сучья, лужи, пни, кустарник, сбившиеся в лед остатки зимнего снега, молодая поросль – все преодолевалось прыжками! Лишь километра через полтора я малость выдохся, а заодно вспомнил, чем грозит самый никчемный вывих. Но все равно, небольшое болотце, из тех, где нога проваливается по колено в мокрую подушку из травы и мха, форсировал бегом, благо даже не пришлось сверяться с компасом – прошедший невдалеке поезд стуком колес четко обозначил направление.

К железке выскочил неожиданно, огляделся, и сразу отскочил обратно за деревья – метрах в двухстах по шпалам шла парочка сомнительных граждан, хорошо хоть от меня, да еще и подходили к повороту, но все равно неприятно. Отдышался, переложил припасы из карманов в рюкзачок, стянул и отжал промокшие верхние штаны, чтоб подсушились, пока суд да дело. Позаботился о песиках: собрал небольшой веник из молодой елки, густо замазал его махоркой с керосином. Затем, убедившись в отсутствии прохожих, забрался наверх, на насыпь, заметая следы прошагал сотню метров в сторону Ленинграда, оставляя за собой не очевидные, но все же заметные мазки из отпавших хвоинок.

После небрежно спрыгнул на противоположную от лагеря сторону и побежал дальше, на запад, почти полкилометра до кстати подвернувшегося болота. Там обновил махорку на венике и «замел» им уходящий в воду след, отметив свой путь радужными керосиновыми разводами. Сам же вернулся к насыпи, высоко поднимая ноги и ступая след-в-след, тем более что пожухлая прошлогодняя трава не сохранила точных отпечатков. Добравшись до рельсов, стянул с ботинок калоши «от товарища Кривача», а освободившиеся подошвы измазал в отработанном масле и угольном шлаке. Внес, так сказать, запах паровоза, насколько я его себе представлял.