Квадраты шахматного города
Шрифт:
— Не думаю, — я покачал головой. — Последние три-четыре дня не отмечалось никаких политических выступлений. Гражданская партия подобна обезглавленному змею — она осталась без Герреро, Люкаса и Аррио. Все трое уже вне игры. У народной партии тоже нет лидеров, на которых можно было бы опереться. Домингес, хоть ее и поддерживает, но не входит в руководство. Действия же Муриетты против Аррио вызваны скорее его литературной привязанностью к Фелипе Мендосе, чем политическими мотивами.
Однако Колдуэлл придерживался иного мнения. Улыбаясь, он стал доставать из кармана какие-то бумаги.
— С-сегодня
Я пожал плечами.
— Педро Муриетта, — сухо проговорил Энжерс.
Колдуэлл раздраженно посмотрел в его сторону, он явно был недоволен, что его лишили возможности озадачить меня.
— Полагаю, Муриетта интересовался делом, поскольку финансировал издание книг Мендосы? — поинтересовался я.
— Нам т-так пытались внушить, — надменно сказал Колдуэлл. — Но з-за этим кроется г-гораздо большее. Именно это я с-собираюсь изложить профессору К-кортесу, — заявил он. — Люди должны з-знать, что происходит на самом д-деле.
Когда он вышел, я недоуменно посмотрел на Энжерса.
— Вы полагаете, что все действительно так серьезно, как он себе представляет? — спросил я.
Энжерс пожал плечами.
— Честно говоря, не знаю, — ответил он. — До вашего прихода он недвусмысленно намекал на причастность Муриетты к каким-то темным делишкам, якобы совершаемым в трущобах, в частности в районе монорельсовой станции.
— Ах, опять! — воскликнул я. — Вы же знаете, он уже возил меня по порочным местам Вадоса. И все, что он смог показать, — это клочок земли, где кто-то, по его словам, выращивал марихуану, и лачугу проститутки, которой не оказалось на месте. Думаю, он просто нездоров и стал жертвой собственного больного воображения.
— Я был бы готов согласиться с вами, — заметил Энжерс после небольшой паузы, — если бы ему не вторил доктор Руис.
— Да Руис и сам-то не в очень завидном положении. Ведь когда он давал показания по делу Сигейраса, в его адрес прозвучали слишком серьезные обвинения.
— Если бы там действительно что-то было, — резко ответил Энжерс, — то народная партия не упустила бы случая за это ухватиться. А тут они только, как всегда, распускают порочащие слухи. Это их обычный трюк — раздуть слух так, что малый проступок превращается в уголовное преступление.
Прибег ли Колдуэлл к методу, о котором говорил Энжерс, или нет, но за субботу и воскресенье он весьма преуспел. Произошло это следующим образом.
«Либертад» опубликовала заметку о том, что Муриетта оплачивал расходы по делу Сигейраса. Причем Кортес предварительно проверил достоверность данных Колдуэлла. По стечению обстоятельств Муриетта как раз вылетел в Нью-Йорк по своим делам, а его личный секретарь подтвердил факты. По словам секретаря, о помощи Сигейрасу к Муриетте обратился Фелипе Мендоса, и Муриетта удовлетворил просьбу, поскольку всегда проявлял особую заботу о правах частных граждан.
Только это и нужно было Колдуэллу. Он заявил, что под правами частных граждан Муриетта, должно быть, понимает право на употребление наркотиков и на сексуальные извращения, поскольку Сигейрас как раз и специализировался на предоставлении такого рода услуг. Вдобавок Колдуэлл заключил, что и сам Муриетта ничем не лучше обычного сутенера.
Заявление это явно было санкционировано городским отделом здравоохранения.
За день до возвращения Муриетты история благодаря слухам обросла кучей подробностей. Даже мне доверительно сообщили, что во владениях Сигейраса в специально отведенных местах состоятельным клиентам по установленной таксе предлагались дети, целомудренные девушки, проститутки и, конечно, наркотики.
Как ни невероятно было представить рафинированную клиентуру Муриетты в жутких, антисанитарных условиях лачуг, к понедельнику страсти накалились до предела. Беззащитных обитателей трущоб забрасывали на улицах камнями. Полицию дважды вызывали в район монорельсовой станции, чтобы рассеять толпы не только негодующих демонстрантов, но и жаждущих удовлетворить свои низменные страсти. К тому же, к немалому неудовольствию деловых кругов и городского туристского бюро, большая группа американских бизнесменов отменила посещение Вадоса — их отпугнули слухи о падении нравов в городе.
В понедельник утром Колдуэлл снова появился в кабинете Энжерса. Мы с Энжерсом обрушились на него. По реакции Колдуэлла можно было понять, что мы были далеко не первыми.
— Г-говорю же вам, ч-что я все видел своими г-глазами! — настаивал Колдуэлл, дрожа от ярости.
— Если так, — не выдержал я, — то вы, должно быть, сами — единственный клиент Муриетты!
Я ожидал, что он бросится на меня с кулаками, но в этот момент распахнулась дверь и один из помощников Энжерса растерянно заглянул в кабинет.
— Сеньор Энжерс, — начал он, — пожалуйста…
Больше он ничего не успел сказать, потому что был оттерт в сторону рослым мужчиной в открытой рубашке и грубошерстных брюках. На мгновение показалось, что темнокожий великан отрезал нас от остального мира.
— Где Колдуэлл? — требовательно спросил он.
Заметив сразу вжавшегося в кресло Колдуэлла, великан ухмыльнулся и, повернувшись, подал знак кому-то сзади себя.
В комнату вошел невысокого роста человек в безупречно сидевшем белоснежном костюме и легкой кремовой шляпе. В одной руке он держал сигару, а в другой — трость с серебряным набалдашником. Тонкие усики подчеркивали безукоризненно белые зубы.
Колдуэлл словно прирос к креслу.
Незнакомец, словно дуло, направил на него трость.
— Извините, сеньоры, за вторжение, — он не отрывал взгляда от побелевшего как мел Колдуэлла. — Но у меня дело к этому псу.
Энжерс с достоинством поднялся из-за стола.
— Как понимать ваше вторжение в мой кабинет? — спросил он.
— Позвольте представиться, — спокойно проговорил незнакомец, — Педро Муриетта. Насколько я понимаю, сеньор Колдуэлл оклеветал меня. Он заявил, будто я, гражданин Сьюдад-де-Вадоса, о котором никто никогда не сказал дурного слова, — сводник. Сутенер. Пособник безнравственности. Клянусь богом, это отъявленная ложь!