Квадро
Шрифт:
Дождь выстукивал бесконечную сонату, под аккомпанемент слабого шуршания листьев. Поздняя осень не романтична. Артритными руками тянутся к небу голые деревья. Мерзкий холод, далекий от обжигающей свежести мороза, пробирается под одежду и в душу. И ноги месят грязь. Грязь земли и людей. Поздняя осень бесстыдно обнажает самое худшее. Человек шагал по улице, и улица шагала мимо него. Центральная площадь. Банк, банк, храм, банк. И соответствующие плакаты.
"Любые кредиты за полчаса! Розыгрыш призов!"
"Наши депозиты для Вас! Положив деньги на депозит "Дача",
"Все клиенты нашего банка участвуют в ипотечной лотерее! Не упустите шанс выиграть квартиру!"
В соответствии с распоряжением градоначальника: "О едином виде внешних фасадов многоквартирных домов и прочих нежилых сооружений" храм также украсился рекламой.
"Вкладывайте деньги на депозит "Посмертие". Депозит гарантирует приобретение жилплощади после смерти на том свете. Ад – никогда не бывает проблем с отоплением! Коммуналка в Лимбе. И роскошные пентхаусы Рая! Увеличение размера депозита повышает Ваши шансы на выигрыш пентхауса!"
Человеки продавали души Молоху, Мамоне и Богу. Последний брал в кредит.
В церкви не продохнуть. Вился нафталиновый аромат десятков старух, вплеталось неповторимое амбре нескольких нищих на паперти, стегал по ноздрям приторный аромат дорогих духов и одеколонов. Какофония запахов усугублялась диким разноцветьем нарядов. Тряпки и поношенные пальто, дорогие манто и костюмы. Бабушкины платочки "времен Очаковских и покоренья Крыма", шелковые платки жен, любовниц и подстилок городских бандитов и начальников. В церковь приходили в страхе перед близкой смертью или замаливать грехи.
Сэлфиш прошагал мимо свежеразмалеванной доски. Икона нового святого великомученика царя Николая Второго. Пьяницы, развратника, дурака и предателя. Неплохой набор для "святага", главное, подстать нынешним прихожанам. За спиной Сэлфиша старушка в полный голос талдычила о правилах поклонения и жертвоприношения.
– А ежели от женских болей, то свечку Марии Магдалине, – громко шептала бабулька. – А от порчи Николе Чудотворцу и двенадцать раз "Отче наш" прочитать.
На душе было паскудно. Вера кривилась ублюдочной гримасой религии. Не торговцев гнал из Храма Иисус, а таких прихожан. Ибо торговцы были честны, предлагая сделанное или выращенное. А эти… эти предлагали Богу себя. Религиозные шлюхи. Сделай, Боженька, а уж мы тебе помолимся. И таксу ему выставили. Пять свечек, шесть молитв, триста баксов на подрясник батюшке-сутенеру. Сутенер же зычно оповещал собравшихся о будущих благах, щедро расхваливая Бога, словно племенного жеребца на конюшне.
Прихожане выстроились строго по ранжиру. Возле "Нисхождения Богородицы в Ад" отдувалась аллегория семи смертных грехов, сам градоначальник. Георгию Победоносцу бил поклоны генерал, впрочем, получалось сие плохо, уж очень мешал живот. Возле иконы Левия-Мытаря тлела одинокая свеча от налоговой инспекции, явно свистнутая, простите, взысканная с соседнего подсвечника. Ниче, святой своих поймет. И над всем этим скорбный лик Христа с немым криком во взоре:
– Отче, неужели ради ЭТИХ я умирал?!!
Бабка продолжала вещать:
– А от живота лучше Святому Дмитрию, от ревматизма Серафиму Соровскому и трижды его иконе поклониться земным поклоном.
Сэлфиш чуть склонился к бабушке:
– А от геморроя свечу кому ставить?
– Успению Смиренному, – не промедлила бабка.
– Надо же, – удивился Сэлфиш. – А я думал, от геморроя свечу себе в задницу ставят.
Оставив бабку наедине с ее инфарктом, Сэлфиш вышел из храма. Подошва ушла в размякшую трясину тропинки. На улицах торговали Богом вразнос. Тетки и бабушки строго попарно предлагали вторую версию Иисуса. Дабы избежать претензий со стороны основного супермаркета, они лихо вздернули Христа на столбе взамен креста. Копирайт не сворован, а лишь творчески использован.
Ноябрь – грязный месяц, но даже ему не сравниться с грязью человеческих душ.
Остановка. Маршрутка с объявлением: "Уважаемые пассажиры, после автокатастрофы количество трупов в маршрутном такси не должно превышать количества посадочных мест!". Народу в маршрутке было немного, а людей так и вовсе не наблюдалось. Напротив Сэлфиша присела куртка из зверя дерматина верхом на щуплом пареньке. Весь смысл жизни двуногого средства передвижения сводились к четверостишью:
"Сотик" – поменьше.
Тачку – побольше.
Бабу – помягче.
Фаллос – пожестче.
Остановка "Роддом", следующая "Кладбище". Между ними школа, ресторан, бордель в здании бывшего детсада и офис трейд-холдинговой конторы "Копыта и рога". Сэлфиш выбрался из маршрутки, рванувшей дальше, к кладбищу. Поворот, еще, еще. Вот и здание школы. Дальше "веселый пятачок", где собираются старшеклассники и студенты. Сэлфиш присел на обгрызенную скамейку рядом с благообразным старичком. Хотя какой, к черту, старик? Рядится под старшего для большего уважения окружающих. На соседней лавке щебетали две девушки.
– Представляешь, вчера гуляли на хате Андрюхиной, там парень был. Во! Я с ним в ванну завалилась, кама-сутра отдыхает!
– Как звали?
– Не помню. Можно у Сергея спросить, он его привел.
Девчонки исчезли за обшарпанным углом, унося с собой запах дешевых духов и душ. Сэлфиш пощелкал зажигалкой, курить не хотелось. Старичок тяжко вздыхал, ища возможности заговорить.
– А пошли они на… – донеслось из-за угла. Следом выбежал гурт пятиклашек, нескладно матерясь в адрес учителей.
Старик неодобрительно покачал головой. Сэлфиш понимающе хмыкнул.
– Вы только посмотрите на нынешнюю молодежь, до чего дошла, – оживился старик.
– Молодежь? Дошла? Или довели? – фыркнул Сэлфиш. – Да как вообще, вы, смеете говорить о молодежи? Вы испохабили нам жизнь, сломали нас, бросили из ниоткуда в никуда! И теперь фарисейски закатываете глазки. Ах, ах, ах! Нынешняя молодежь…
– Как вы вообще смеете разговаривать со мной в таком тоне? – взвился старик.
– Смею. И не только смею, но и обязан. Я ведь знаю, кем вы были -надцать лет назад.