Квантовый волшебник

Кюнскен Дерек

Музей представлял собой скопление невысоких зданий с верандами, с которых открывались виды на зеркальную поверхность прудов, в которых плавали медлительные кои, карпы. Это было способом дать отдых мозгу, слишком долго погруженному в кипение вероятностей квантового мира. Сидящие в шезлонгах люди устало глядели на холмы, в расслабленном размышлении.

Кассандра Меджиа не работала ни в главном здании Музея, ни даже в прилегающих к нему зданиях. В главном здании трудились те, кто искал знания там, где заканчивается сознание. В прилегающих работали исследователи, оттачивающие восприятие и способность управлять собой Homo quantus. Далее же,

на окраинах Музея, велись менее важные исследования, вглядывающиеся в хитросплетения Вселенной. Именно там Белизариус и Кассандра работали вместе, в детстве и отрочестве.

Он не сразу узнал Кассандру. В памяти у него сохранилось лицо, приближавшееся к нему в полумраке, когда они тайком целовались, лицо, смеющееся от радости. Сейчас же она лежала в шезлонге, отрешенно глядя на травы, покрывающие холмы. Вьющиеся черные волосы обрамляли лицо взрослой женщины. Мятая мешковатая одежда скрывала изгибы тела, которые он помнил с юности.

Но она была прекрасна, даже такая. Сексуальная привлекательность не была главной заботой Homo quantus, но любой человек, в создании которого поучаствовала генная инженерия, как минимум был сложен гармонично. Темные глаза недвижно смотрели вдаль. Гладкая смуглая кожа облегала округлые скулы. Губы были приоткрыты, будто во сне. У Белизариуса дернуло в животе. Он вошел на веранду, беззвучно, привычным для Homo quantus образом, и сел в шезлонг напротив нее.

– Они слишком быстро вывели меня из долгой фуги, – безразлично сказала она, не отводя взгляда от мягкой зелени травы. Казалось, она еще не до конца вышла из состояния потери самой себя в квантовой фуге и, возможно, еще пребывала в savant. Возможно, ей и не хотелось полностью возвращаться к своей врожденной личности. Если она такая же, как он, то ей наверняка не терпится вернуться в фугу.

– Как долго ты там была? – спросил он.

– Почти неделю.

Он никогда не слышал, чтобы в состоянии фуги пребывали так долго. Кассандра была одной из лучших, красивейший из цветов проекта Homo quantus. В каком-то смысле она была его противоположностью; ей приходилось прикладывать усилия, чтобы остаться в состоянии фуги, а ему – чтобы выйти из него. Неделя в таком состоянии должна была расширить радиус ее квантового восприятия на семь световых дней, достаточно, чтобы охватить им четыре «червоточины» во внутренней системе и даже ощутить Кукольную Ось. Как далеко она собиралась зайти на этот раз? Получилось ли у нее разобраться в этом бесконечном потоке перекрывающихся квантовых вероятностей?

– Капельницы, аппарат дыхания, шесть врачей, все такое, – продолжила она. – Видел бы ты меня, прежде чем они меня помыли.

– Не надо было им так тащить тебя из-за меня, – сказал он. – Я бы и подождать мог.

– Заставлять ждать блудного сына? – спросила она, чуть более эмоционально. – Они хотят, чтобы ты вернулся, Бел. Мэр ко мне приходил, просил, чтобы я убедила тебя остаться. Сказала, чтобы я спросила тебя, не согласен ли ты на мне жениться.

У Белизариуса сдавило живот.

– Ты просишь меня жениться на тебе? – спросил он, то ли в шутку, то ли всерьез.

– У тебя был шанс, Бел, и ты им не воспользовался.

– Я всегда хотел быть с тобой. Я просто не мог оставаться… этим.

Он обвел рукой окрестности Музея.

– Так не будь, – ответила она. – Возвращайся туда, где ты там теперь живешь. Никто из тех, кто здесь, не желает участвовать в твоих делишках.

– Я здесь не ради делишек, Касси. Не совсем.

Она посмотрела на него, будто ударила.

– У меня работа, – сказал он. – Серьезная. И мне нужна твоя помощь.

– Просто уходи, Бел.

– Ты даже не знаешь, что я предлагаю.

– А какая разница? Ничто за пределами Гаррета не имеет отношения к нашим исследованиям.

– Это не так.

Она неуверенно нахмурилась, все еще не до конца включившись в разговор.

– Что ты хочешь сказать?

– Выходи, – ответил он.

– Выходить?

– Выходи из savant. Я хочу разговаривать с настоящей Кассандрой.

Она снова нахмурилась. Ее глаза лучше сфокусировались на его лице. Выражение лица менялось, она выходила из ощущения ложного рассеянного всезнания. Белизариус понимал, что это значит – видеть в окружающем мире слишком много геометрии, слишком много закономерностей, а потом взять и отказаться от этого.

– Бел, почему меня должно волновать то, что ты хочешь? – спросила она уже более наполненным голосом, отражающим человека, эмоционально присутствующего в настоящем.

– Меня наняли, чтобы кое-что переправить через Кукольную Ось, – сказал он.

– Мне не нужны твои деньги, и я не понимаю, как это может повлиять на мою работу.

Она не сказала «нашу работу». Кроме них двоих, никто не работал над моделированием физики «червоточин» с помощью тессерактов.

– Я собираюсь получить доступ к «червоточине» Кукол.

– Законным образом?

– Я думаю, Касси, что мы сможем управлять ею.

– Кукольные Оси, как и остальные, были созданы Предтечами, и они стабильны, Бел. Если ею можно управлять, следовательно, она нестабильна.

– Ты и я уже думали об этом, очень давно.

Она нерешительно поглядела на него.

– Ты же Homo quantus, – наконец сказала она. – Управляй ею сам.

– Ты действительно считаешь, что я тебе ровня? – спросил Белизариус.

– Это лесть или мошенничество? – спросила в ответ она.

– Искренняя лесть. Я хочу, чтобы ты была в моей команде, и предлагаю тебе то, чего ты никогда не увидишь на Гаррете.

Белизариус достал из кармана кремниевую пластинку размером в палец. Между ними появилась голограмма, строки данных измерений и расчетов.

Кассандра в мгновение ока погрузилась в созерцание. Потом выпрямила спину и нахмурилась.

– Что это такое?

– Эти измерения делал не я, – ответил Белизариус.

Она недоверчиво глядела на голограмму.

– Тогда чьи они? Эти наблюдения, Бел, говорят о том, что мы с тобой были правы.

– Если ты в деле, Касси, я расскажу тебе все. В этой работе мне нужна твоя помощь. Как теоретика. Как математика. Как инженера. При этом все, что мы сделаем для нашего заказчика, даст нам еще больше экспериментальных данных.

Белизариус затаил дыхание, его охватило возбуждение, такое, будто ему снова было четырнадцать лет, и он снова творил новую теорию физики «червоточин» с девушкой, которую ему отчаянно хотелось поцеловать.

– Carajo [2] , – выругалась она. Свет голографического изображения отражался в ее глазах, будто Вселенная в миниатюре. – И насколько это незаконно?

2

Испанское ругательство. Цензурный аналог «Вот блин!».