Квартирант
Шрифт:
27
Между тем, у меня появились свои знакомые.
Павел Омельянович, шеф вновь образованной дочерней фирмы нашего предприятия, парень лет тридцати, симпатичный блондин с университетским образованием. Он никогда не грубил подчиненным: «они не могут ответить мне тем же». Но в делах был напорист и тверд. Я был прямолинеен с людьми, Павел – обходителен. Он терпеливо объяснял мне тонкости сделок. Мы пропадали на работе допоздна и подружились. Ведерников рассказал Павлу о нас с Леной. Омельянович раза два приглашал меня с женой в загородный дом. На выходные мы, наконец, навестили коллегу.
В тот день
Местечко находилось километрах в сорока от города по Варшавскому шоссе, в соснячке, у крошечного, но глубокого озерца.
Дорогой Лена несколько раз просила остановить автомобиль – ее укачивало, но не выходила на воздух, и мы продолжали путь.
Было еще прохладно. Но из каприза жена надела чудовищную желтую блузу с глубоким вырезом на спине и груди, и немыслимую ядовито-синюю юбку. Я мирился с этими странностями. Иногда Лена приходила ко мне перед сном и долго лежала щекой на груди, о чем-то думала и вздыхала. Потом вдруг шепотом горячо, почти истерично просила прощения и повторяла: «Ты не бросишь меня, когда я совсем состарюсь?» Что я мог ответить на ее глупости?
Мы сразу нашли новый деревянный дом Омельяновичей в два этажа с двухскатной стилизованной крышей и участком, облагороженным ландшафтными дизайнерами. Вокруг громоздились страшные трехэтажные терема из красного кирпича, похожие на казармы или административные корпуса времен Николая второго, коими с невероятным проворством захламили Подмосковье новые русские зодчие.
Когда Лена выходила из машины, я запомнил мгновенную оторопь ребят. Они увидели пожилую, желчную женщину, бледную, с заострившимся носом и розовыми безобразными пятнами на открытой груди и шее. Я едва не ляпнул: «Лена не здорова». Омельяновичи уже улыбались и пожимали руки. Но мы с Леной не могли забыть первое впечатление.
Жена весь день играла с детьми Омельяновичей: мальчиком лет семи и девочкой трех лет. Ходила к ним на чашку кофе в полиэтиленовую палатку у разлапистой елки. Укладывала с льнянокосой крошкой таких же льнянокосых пупсов, перебрасывалась с детьми разноцветными тарелками из пластмассы, играла в прятки. Иногда Лена останавливалась и пережидала дурноту…
Мы ходили на озеро. Обедали.
Под вечер, помогая хозяйке, длинноногой, флегматичной прибалтийке в обтягивающих джинсах и в рубашке навыпуск резать помидоры в салат, Лена сказала с внезапным раздражением: «Милочка, ну что же вы режете такими ломтями! Это же не арбуз!» Мы с Пашей на веранде у распахнутого окна, в креслах качалках потягивали коктейль. Я покраснел. Павел невозмутимо закурил: арийское лицо, стрижка под полубокс.
– Ничего, в ее положении это бывает, – сказал парень.
Я недоуменно уставился на него.
…Возвращались мы поздно вечером. Машина гналась за овальным полукругом ржавого света по стремительному потоку асфальта.
– Артур, останови, пожалуйста!
Я притормозил. Вокруг чернел лес. Над лесом со стороны города светилось небо.
– Тебе было стыдно? – спросила Лена.
– Ты о чем?
– Ты знаешь!
– Ты была у врача? Может, это… ребенок?
Она хмыкнула и отвернулась.
– Милый мой мальчик! Ты же знаешь, у меня не может быть детей. Это женская старость!
Мое сердце болезненно сжалось.
28
Лена
Произошло одно из невероятных медицинских исключений. Мы никогда не предохранялись. Лена убедила меня: последний аборт, на котором настоял ее прежний муж, стоил ей бесплодия.
В тот вечер две радужные волны перехлестнулись в высшей точке. Разговаривая с богом то сладкое мгновение, о котором знает каждый мужчина, я расслышал громкий стон, почувствовал судороги жены, и успел подумать: «Будет ребенок».
Мы заговорили о малыше лишь однажды. Праздно. И отгородились от темы привычным и удобным «опасно для ее здоровья»! Любовь к женщине и мужской эгоизм – соседи. В двадцать три года я не испытывал радости отцовства к еще не родившемуся человеку.
Лена вернулась из консультации с категорическим заключением специалиста. Точнее, двумя заключениями: первое – невероятно, но факт! Второе – немедленный аборт, иначе ребенок, или мать и ребенок умрут.
Жена сидела в темной кухне у открытого окна. По ее торжественному молчанию я понял: она будет рожать. Подсел на табурет, и присоединился к внутреннему созерцанию себя в новом качестве родителя. Возможно, мне положено было прослезиться, приникнуть ухом к чреву жены и вслушаться в далекую поступь нашего будущего. Но это была моя Лена, другой не будет! Ребенок убил бы мою жену, а ее жизнь я ценил много больше своего отцовства. Я промямлил что-то об опасностях и трудностях, и положился на естественную мудрость природы. Если уж высший разум предопределил будущее, то опасно мелочиться с ним в настоящем.
Лена была на одиннадцатой неделе беременности. На следующий день после консультации у врача я отвез ее в Годуново.
29
Вокруг дома разросся цветник, ухоженный Леной. Флоксы, георгины, розы, кусты сирени, гиацинты: названий многих растений не знаю до сих пор. Из-за этих клумб Лена пренебрегла предостережениями врача: «не уезжайте надолго из города». Она полагала, ребенку будет полезнее в деревне, нежели в душной Москве.
Вечерами Лена сидела на стульчике у крыльца и прислушивалась к себе. Заметив меня в саду, улыбалась как-то особенно, словно, теперь улыбалась троим. Перед сном я скептически смотрел на ее живот, не находил изменений, и задавал глупейшие вопросы.
Медицинские консультации были не утешительны. Специалисты сетовали на возраст Лены, всевозможные опасности. Я тихо бесился. Без их внушений, грядущие роды все больше и больше пугали меня. Жене я снисходительно улыбался, как многодетный отец: мол, пустяки, все рожают…
Лучше бы они посоветовали, как уберечь Лену!
Она легко, сравнительно со слышанными мною ужасами, переносила беременность. Две недели ее держали на сохранении, и это приободрило нас.
Первой заподозрила неладное Ганшиха. Она зачастила к нам, и, как-то ощупывая глазками располневшие бедра соседки, пролебезила:
– Свежий воздух вам на пользу, Леночка! – Она присела на табурет возле веранды. На старухе «висел» неизменный сарафан. Из-под косынки торчали пегие волосы, схваченные резинкой в жидкий хвост. – Что-то вы на речку не ходите…
Лена отшутилась.
Но через неделю Ганшиха проявила настойчивость.
– Вы не боитесь отпускать его одного? В этом возрасте молодежь развратна!
– Он уже взрослый! – ответила мнимая мамочка.
– Как бы он не оставил вас в вашем положении. Вы ведь уже не молоды!