Квартиранты
Шрифт:
Я снова вернулся к планировке квартиры. Уже несколько дней мне хотелось проверить одну занятную штуку. Может быть, перемещение комнат зависит от нас? В доме их восемь. Три соединённых между собой квартиры: трешка, трешка, двушка. Три кухни, две ванные комнаты, два туалета. Один совмещенный сан – узел. Какие-то комнаты мы почти не использовали. Ежедневно мы посещали ванную, кухню. Каждый день я ходил по дому в поисках предметов, инструментов, вел подробную опись, чтобы занять себя и не сойти с ума. Вот и сегодня я подробно зарисовал план комнат, записал последовательность, в которой мы их посетили, хорошо было бы вписать и время, но мы давно потеряли ему счет. Мы считали, что провели здесь несколько месяцев. Счет дням вели по смене погоды за окном. Выспались, проснулись – новый день. Сколько бы не провозились, пока не легли спать – день не окончен. Иногда мы засыпали, едва успев позавтракать. Иногда мы успевали посмотреть кучу фильмов, поесть раз семь или восемь. Стоило нам обоим уснуть – происходила смена декораций. В первое время мы еще пытались объяснить себе, что же такое с нами стряслось. Был ли это провал во времени, либо мы попали
На письменном столе лежал сандалик. Проснулась Кема, спросила меня – где ее одежда. Я напомнил ей события прежних суток.
– Кема, иди в другую ванную, оставь открытой дверь, если боишься. Я буду тут. Включи везде свет. И ничего не бойся. Я рядом. И да, пока не забыл, обязательно запоминай куда ты заходила, через какие комнаты прошла и сколько времени там пробыла.
– Хорошо. Я постараюсь.
Кема обернулась простыней. Прошлепала во вторую ванную. Я поменял ей постель. Кему нужно было срочно ставить на ноги. У нас были лекарства, но судя по датам – многие из них давно просрочены.
Кема вернулась из ванной, подошла к моему столу, увидев сандалик, расстроилась:
– Зачем ты принес его сюда?
– Утром я проверял ванную комнату. Все спокойно, ничего необычного. Спустил воду, забрал сандалик. Хочешь, выкину его к чертовой матери.
– Да, выкинь его пожалуйста. Я подошел к окну, открыл форточку и быстро отпрянул назад. Бросил сандалик, но промахнулся, попав в створку. Сандалик упал на пол. Дом сотрясла сильная дрожь. Мы с Кемой с ужасом посмотрели друг на друга. Что за черт? Такого не случалось никогда. За время, проведенное тут, мы слышали странные звуки, грохот и скрип мебели, пару раз пачка пластинок падала на пол. Однажды перевернулись слоники на этажерке. Но землетрясения еще не было. Люстра шаталась, хотя толчки давно прекратились. Кема задумчиво подошла к люстре.
– Может быть это к лучшему? Если дом рухнет – то будет шанс на спасение. А если нас завалит, то мы хотя бы погибнем.
– Не смей так говорить!!!
– Ну правда, а что нам терять? Может быть мы заточены тут на долгие годы. Что толку, мы уже все испробовали…может нам просто прыгнуть в окно или вскрыть вены, самоубийство – это шанс, хоть какой-то …
Я бросился к Кеме, крепко взял ее за руки.
– Успокойся. Мы обязательно найдем отсюда выход. Я обещаю. И обещаю что всегда, всегда буду рядом. Не смей думать о суициде. Надо бороться до конца. Уверен, что разгадка где-то рядом. Ты плохо себя чувствуешь. Ложись, мы включим фильм. Я приготовлю завтрак. Ты просто болеешь. Кема молча ушла в другую комнату. Не плакала. Бывает, что человеку нужно просто побыть одному. Я продолжал возиться с чертежами комнат, сравнивать их перемещения за последние несколько суток. Составил таблицу, пытался искать закономерность. Эта работа увлекла меня. В голове наметился ряд экспериментов. Сегодня мы весь день проведем в этой комнате, выходить будем только в туалет и на кухню. А завтра я посмотрю изменения. И так каждый день – пока я не найду разгадку. Моя цель – научиться управлять этим чертовым домом, двигать комнаты по моему усмотрению. Итак – зал, кухня, туалет. Ах черт, Кема же пошла в какую-то комнату. Хорошо, ее мы тоже возьмем в расчет. И кстати, где Кема. Я пошел за ней.
***
Кема лежала на полу. В руке – пустой флакончик из под лекарств, желтые таблетки рассыпаны по полу. И черный локон на молочно-белом безжизненном лице.
– Не смей умирать, дура, не смей у меня умирать!!!
Я продолжал заливать в Кему литры воды. Бесполезно, почти вся жидкость вытекала обратно. Я бил ее по щекам, наклонял над ванной, поливал голову холодным душем. Влив еще пару стаканов, вдруг почувствовал, что Кему начинают сотрясать рвотные позывы. Я осторожно поднял ее и, схватив за пояс, наклонил над ванной. Кему начало рвать. Рвать по-настоящему. Обильно. Много.
– Пей, пей еще девочка.
Кему рвало, она вяло сопротивлялась, отталкивая меня рукой.
Я гладил ее по голове, плакал, умолял не покидать меня. Что будет со мной если Кема умрет? Скорее всего, прекращу всякую борьбу. Тогда уж лучше сразу в окно. Я как-то не думал о Кеме все это время. Мы попали в беду. В какую-то абсурдную, нелепую ситуацию, которая полностью изменила нашу жизнь. Ситуация о которой лучше было не задумываться, не анализировать и глубоко не философствовать. Ситуация, которая не вписывалась ни в одно из логических объяснений. Оставалось лишь принять ее такой, какая есть, перестать реагировать, полностью отключиться. Я отвлекся сам и отвлекал Кему работой, музыкой, фильмами, какими-то дурацкими занятиями. Все, что могло придать хоть какой-то смысл нашему нелепому существованию. Но фильмы и музыка часто действовали на нас удручающе. Нам сложно было смотреть кадры из старой, такой прекрасной жизни. Проще было вовсе не вспоминать.
Я долго воспринимал Кему лишь как человека, попавшего со мной в беду. Потрясение от случившегося, затяжной шок и депрессия загасили в нас все человеческие инстинкты. Мы ели лишь для того, чтобы поддержать силы. В первое время даже не готовили. Хлеб, масло, чай. Сон не приносил наслаждения – было чудовищно больно просыпаться в реальность. Почти не разговаривали. И только чтение давало нам определенную отраду. Но в этом мире книги быстро погружали в сон. Из одежды – лишь вещи Кеминой родни, когда-то проживающей в этой квартире. Отвратительные синие трико со штрипками, какие-то майки из прошлого века. Дедовские трусы, размером с небольшой парус. Мне, в принципе, было все равно. Кеме – сложнее. Женских вещей почти не было. Огромные растянутые майки висели мешком. Случайно найденные сарафаны и платья сидели на ней как попона на корове. Мне удалось кое-как починить швейную машинку, а Кема с грехом пополам ушила себе пару подходящих вещей. Мы почти не смеялись, редко шутили. Случившееся с нами привело нас к крайней степени отчаяния, а потом и к глубокой апатии. Не хотелось вообще ничего. Однажды мы смотрели романтическое кино – была постельная сцена. Кема схватила пульт и со злостью выключила фильм. Странно, но мы совсем не ссорились. Не было причин и поводов для ссор. Продуктов в достатке. Каждый брал, что хотел. Три ванных комнаты, три туалета. Фильмы смотрели редко. В основном старые, которые мы оба любили. Иногда у Кемы было отвратительное настроение, я просто уходил в другую комнату. Она меня не беспокоила. Я ее не трогал. Случалось, что Кема рыдала в истерике, не из-за меня, просто так. Я обнимал и гладил ее, она успокаивалась и чаще всего засыпала. Мне оставалось лишь уложить ее в постель. Апатия делала свое дело, реальность гасила все чувства и инстинкты.
В последние недели мы как-то свыклись с нашим положением. Я стал более внимательным к Кеме. Даже делал ей комплименты, если ей удавалось надеть что-то симпатичное. Девушка оставалась девушкой. Пыталась всеми силами разнообразить свой гардероб. Однажды спросила, не встречалась ли мне косметика. Я не помнил, чтобы Кема красилась. Пока что нам удалось найти лишь крем для рук. Кема использовала его для лица. Я же брился дедовской опасной бритвой, смазывая щеки гелем для душа или просто намыливая их. Бытовая химия была в каждой ванной комнате, а также под раковиной в одной из кухонь. Как и продукты – ее количество и виды менялись ежедневно. В один из дней попалась дешевая пенка для бритья. Я утащил ее в ванную комнату. Помню, как Кема, увидев заветный тюбик, спросила, где я его нашел. Я пошутил, что наши закрома – как лотерея, не знаешь, что попадется завтра. Она вяло улыбнулась. Взяла тюбик и надолго заперлась в ванной. Вечером она позволила надеть себе шорты. Бедняжка, все ноги были в порезах от опасной бритвы. Мы заботились друг о друге. Заботились бескорыстно, по-настоящему. Кема готовила, я выносил мусор. Точнее хватал ведро, подходил к окну, и, задержав дыхание, вытряхивал все прямо на улицу. Часто готовил и я. Любил это дело. Но посуда всегда была на Кеме. Мы убирались вместе, ели вместе. Иногда и спали вместе, заснув на просмотре какого-то фильма. Мы ясно понимали, что ближе друг друга, возможно, никого уже не будет. И каждый по-настоящему переживал, что останется один. О прежней жизни говорили мало. Очень больно было ворошить воспоминания, в которых оставались люди, места, события, которые мы вероятно никогда не увидим.
И вот теперь Кема лежит, едва дышит и, кажется спит. А всего несколько минут назад я яростно боролся за ее жизнь. Казалось, что она исторгла из себя десятки литров воды. Я продолжал отпаивать ее даже тогда, когда рвать уже было нечем. Дал ей сразу две пачки активированного угля. Ее снова вырвало. Я собрал черные таблетки, с силой запихал ей в рот, заставив запить маленькими глоточками воды. Ее знобило. Волосы были мокрые и сорочка была мокрая. Сорочку пришлось стянуть – не до приличий. Я не стал сушить ей волосы феном – лишь обернул полотенцем, как умел. Уложил на кровать, укрыв легкой простыней. Долго думал, стоит ли поискать марганцовки. Марганцовки не нашел, зато спрятал все лекарства в шкаф, заложив простынями. Вернулся к Кеме. Бледность прошла. Но я не знал, умирает ли она или все с ней в порядке. Порылся в медицинских справочниках. Нашел у Кемы все признаки тяжелого отравления. Потом вспомнил, что с моей мнительностью я вполне найду такие же признаки и у себя. Решил гнать темные мысли прочь. Методы, которые предлагал справочник, нам не подходили. Форсированный диурез, обменное переливание крови, гемосорбция, плазмаферез, гемодиализ, антидотная терапия. Из всего прочитанного я был знаком лишь с переливанием. И я готов был пожертвовать сколько угодно крови, только бы Кема очнулась, но как это сделать? Я подошел к ней, погладил по руке, спросил тихо:
– Кема, как ты?
Она не ответила. Я боялся ее будить. Дыхание было слабым, но ровным, она не металась, пульс не прыгал. Я не знал, плохо ли это или хорошо. Но я не стал ее мучить, вспомнив, что сон и отдых – лучшие лекарства. Чтобы отвлечься, я вернулся к работе, сопоставлял схемы, вспоминал, куда сегодня мы заходили. Понял, что со всей этой суетой носился по комнатам, забыв про очередность. Придется начинать проверку сначала. Я не мог отвлечься от мыслей о Кеме. Понял, что весь день ничего не ел. Скорее от стресса, чем от голода проследовал на кухню. Отрезал ломоть холодного мяса, съел его с горчицей и солью. Выпил кофе, хотя я ненавижу кофе. Внезапно захотелось спать. Кема так и не отвечала, я осторожно похлопал ее по щеке. Она даже не поморщилась. Страх снова сковал меня. А что, если умрет? Я привык к ней за это время. Нуждался в ней. И было очень страшно остаться совсем одному в этом проклятом месте. От этих мыслей голова шла кругом. Я уткнул лицо в ладони, стал молился. В детстве меня крестили, но я как-то не вспоминал о боге, не посещал церковь, а студентом откровенно богохульствовал, считая себя свободным от предрассудков и жутко циничным. Этот юношеский максимализм закончился сам собой. Стали уходить родители близких друзей, а затем и близкие друзья. Внезапно. Нелепо. Случайно. И провожая их в последний путь, стыдно было вспоминать свое безверие и откровенное презрение к смерти. Как не обманывай себя, смерть никого из нас не оставляет равнодушным. Я не знал как молиться лишь просил бога вернуть Кему назад. А потом задумался, а нужно ли ей возвращаться? Никакой надежды на спасение, никакого просвета. Как бы там ни было – молитва успокоила меня. Странно устроен человек – проникается чувством и верой лишь в те моменты, когда ему нужна помощь. В остальное время – откровенно игнорирует. Быстро приняв душ, я вернулся в комнату. Решил лечь рядом с Кемой, чтобы следить за ней всю ночь. Разделся, задернул шторы. Яркое зимнее утро – не лучшее время для сна. Лежал, долго думал, начал проваливаться в сон.