Квазинд. Когда оживают легенды
Шрифт:
Она вдруг вспомнила слова лейтенанта Бартона, вспомнила его славную выправку, волосы цвета выгоревшей соломы, и сердце ее ёкнуло. “А он хорош…” – мысленно призналась она себе, забывая их ссору и свою обиду на него.
Девушка вновь посмотрела в темнеющее окно. В коррале84, что располагался за домом Паркеров, пестрые коровы с огромными выгнутыми рогами мирно пережевывали “жвачку”, двое бородатых мужчин, одетых в кожаные с бахромой куртки и леггины, словно те достались им по дедовскому завещанию, натягивали парусиновый навес на ночь, а худая, больше похожая на подростка, в длинной бумазейной юбке женщина нарезала крупными ломтями мясо подстреленного
Что ни говори, а жизнь в этих краях значимо меняла людей. И Полли, день за днем путешествуя по дикой стране, начинала понимать, чту способна делать с человеком нетронутая природа. Пожалуй, впервые девушка сумела четко осознать заметную перемену между мужчиной и женщиной здесь, на Западе. Там, на далеком, понятном с детства Востоке, женщины в семье всегда держались на равной ноге со своими мужьями, а временами даже и брали над ними верх. На Западе она вспомнила дымные бивуаки Миссури, Небраски, Дакоты, слабая половина во всем полагалась на своих мужчин. Здесь они охотились на зверя, добывая пищу, рубили дрова, таскали каноэ на своих плечах, дрались с врагом, любили женщин, и в каждом поступке, движении, помысле их ощущалась какая-то превосходная степень, уверенность, сознание собственных сил и многое другое, чего раньше Полли никогда не замечала за мужчинами. Ей остро припомнились эти люди с холодными глазами, с жесткими складками морщин, одетые в куртки из звериных шкур… В памяти почему-то всплыл тот зверобой, что окликнул ее вопросом на сентлуисском пароме, может быть потому, что в ее путешествии он был первым подобного рода. От него терпко пахло костром, псиной и путом, тем, чем, как теперь понимала Полли, пах истинный Запад. Его леггины и набедренная повязка из толстой полосатой байки на индейский манер оставляли открытыми ягодицы, от крепкого солнца такие же бурые, как и потертая одежда из оленьей кожи. И он не смутился, увидев ее смущение, напротив, участливо улыбнулся, как бы говоря: “Добро пожаловать, мисс, в страну бизонов. Запад покажет вам не только голый зад, но и свой хищный оскал”.
Девушке вдруг отчаянно захотелось прижаться к сильной мужской груди, ощутить покой и заботу, уверенность в своем шаге… и она вновь вспомнила о Джоне. Сердце повторно ущипнул легкий холодок сожаления, что всё так глупо случилось. Краткое пребывание в Монтане, а главное, обратный путь не сулил ничего хорошего. “Господи, я как ребенок, сама себе заморочила голову бегством на Запад…” Усиливая свое беспокойство женскими вопросами, она против воли загнала себя в угол. Перед глазами ясно рисовалась дальнейшая судьба – полная несчастий, подстерегающих одинокую путешественницу.
Полли решила помолиться перед сном и почитать Писание, когда грохот и шум внизу заставил ее вздрогнуть и насторожиться…
Салун сотрясали крики и выстрелы в потолок. Несколько мужчин под прицелом ружей втолкнули в зал закованного в кандалы Черного Орла.
– Смотрите! Это он! – восторженно и злобно крикнули у стойки.
Наступила тишина. До крайности возбужденная толпа, затаив дыхание, уставилась на знаменитого вождя вахпекуто. Кэнби по-медвежьи, вразвалку подошел к пленнику, зло улыбнулся ему в глаза, цыкнул сквозь желтые прокуренные зубы:
– Вот ты и попался, сын пьяницы!
Толпа завороженно выдохнула: начало было многообещающим. Блаженно ощущая нутром немую поддержку сограждан, Кэнби нагнулся и легко подцепил стволом револьвера тяжелую цепь кандалов:
– Хм, да эту птичку кто-то окольцевал до нас! – он повернулся к Адамсу, беспомощно полулежащему на лавке, и отвесил ему низкий, намеренно неуклюжий
– Друзья, случается время, когда не до шуток. Нынче оно пробило! Собственно, что я хочу? А вот что! Я предлагаю, джентльмены, судить его как принято у нас – по закону Линча! Ведь все мы в долгу у этой собаки?!
Стены содрогнулись от свиста, улюлюканья, визга, топота.
– Верно, Кэнби! С краснокожими нельзя церемониться!
– Другого эта мразь не заслужила! Так сказал бы и сам Коди! 86
Торговец взмахнул руками, как ветряная мельница:
– Тогда, черт возьми, дайте место вздернуть его!
Толпа тупо шарахнулась в сторону, образовав полукруг. Кэнби перебросил через балку лассо, услужливо протянутое каким-то скотоводом. Под покачивающейся немой петлей установили табурет. Двое дюжих погонщиков, надсадно покрякивая, без промедления водрузили на него вождя.
Толпа плотнее сгрудилась вокруг импровизированной арены. Теперь она напоминала единое многоглазое животное, плотоядно напрягшееся в предвкушении острого наслаждения.
В это самое время Джон Бартон возвращался в салун из магазина Фэнтона. В кармане его кителя лежали спички, новая бритва, упаковка табаку и сорок долларов сдачи.
Когда он поравнялся с пороховым складом, его чуть не сбила с ног запыхавшаяся дочка Адамса. Растрепанные волосы и полный смятения взгляд не на шутку встревожили лейтенанта. Он схватил девушку за плечи и встряхнул, как куклу, помогая ей прийти в себя.
– Что случилось, красавица?
– Быстрее! – Дженни задыхалась от волнения и не обратила никакого внимания на допущенную офицером вольность.– Они убьют и отца… и индейца… Они… Там!.. Этот сброд в нашем городе… Просто бич какой-то!..
Лейтенант, не дослушав, рванулся по улице к салуну.
Расправа над Черным Орлом шла полным ходом. Индеец неподвижно стоял на табурете, глядя поверх голов, и вполголоса тянул непонятную монотонную мелодию.
– Что это с ним? Свихнулся? – с детской непосредственностью поинтересовался осанистый джентльмен в неожиданно белой сорочке, но бессовестно лоснящихся бриджах.
– Дурак! Такая сволочь свихнется, жди! Поет похоронную – уж я-то их знаю, разрази меня ад! – не преминул внести ясность Кэнби.– Вот он! Даже не смотрит на нас. Презирает белого человека! Ублюдок!
Толпа возмущенно загудела.
Скверно продолжая ломать комедию, заводила обратился к вождю с традиционным требованием “последнего слова”:
– Эй, краснорожий! Ну скажи хоть “му-у”… Прежде чем ты сдохнешь, как собака!
Пленник по-прежнему смотрел куда-то вдаль и молчал. Именно это больше всего и бесило торговца.
– Ну, ты, дерьмо! Ты что… Гордый, да? Гордый?! А это ты нюхал, сука? – он поднес к лицу обреченного пудовый кулак.
Индеец невозмутимо прикрыл глаза. Доведенный до белого каления, Кэнби схватил его за руку и сдернул вниз с такой силой, что тот упал, ударившись лицом о доски пола. Однако этого расходившемуся громиле было мало. Во всю свою бычью силу он пнул ненавистного вождя острым носком ковбойского сапога по голове. Шпора зазубренной бритвой распорола лицо. В припадке ярости Кэнби зарычал и обрушил на беспомощную жертву еще несколько мощных ударов, после чего, тяжело дыша, отошел к стойке и обессиленно прислонился к ней.