Квазинд. Том первый. Когда оживают легенды
Шрифт:
Лысая голова на морщинистой, как у черепахи, шее вынырнула из темноты. Глубоко утопленные глаза метали молнии. Плетка, просвистев у щеки Крыла, едва не рассекла ее в кровь.
Женщина пикуни стремительно поднялась на ноги. Стройная и гибкая, как ветка тиса, она стояла с мерцающим ножом мужа над перепуганной старухой и молчала.
Ханпа Уанжила, бледная как смерть, шарахнулась в сторону, зацепив шнурками стоптанных мокасинов уложенные стопкой у алтаря сухие бизоньи лепешки. Поначалу они вспыхнули голубым свечением, затем крепко взялись изголодавшимся огнем и бойко затрещали, выбрасывая вверх снопы алых искр. В типи стало светло и невыносимо жарко. Палатка превратилась
Старуха хищно ощерилась редким гнильем зубов. Вытянутые вперед венозные руки, похожие на корявые ветви, тряслись. В глазах застыли страх, ненависть и… зависть.
Она видела перед собой силу, молодость, красоту, волю. Полыхающий костер бросал причудливый скачущий узор из черных, золотых и рыжих пятен на медную кожу невестки; густые, искрящиеся в бликах огня волосы вороными струями падали на ее высокие плечи; зубы белели, словно сырой перламутр; занесенные над головой руки натягивали тугую грудь и вздергивали выпуклые темно-кофейные соски.
– Опомнись! Мой сын не простил бы тебе этого! – взмолилась Уанжила
Женщина пикуни брезгливо передернула плечами. Не проронив ни слова, она сунула клинок в ножны и принялась натягивать ноговицы.
Глава 6
В тио-типи Совета, который белым конусом, подобно снежной шапке, возвышался в центре стоящих по кругу палаток, плыл дым калюмета27. Здесь в несколько рядов восседали на шкурах лучшие из лучших племени санти. Это были красивые в своем мужестве и мудрые в своей старости люди. К каждому слову, которое здесь произносилось, отношение было особое. Люди, бравшие его, не раз водили военные отряды: орлиные уборы, бахрома из скальпов врагов на боевых рубахах и леггинах28 были красноречивыми доказательствами их побед.
Священная трубка совершала пятый круг, торжественно переходя из рук в руки. Над седыми головами старейшин, великих вождей и воинов рассыпались взволнованные голоса, взрывались страстные речи.
Чубук из яшмы указал на небо, на землю, качнулся на север, юг, восток и запад, упреждая духов, что властвуют в тех пределах, в искренности сказанных слов. Тот, кто брал трубку, поступал так, как поступали тысячу лет назад его предки: держал ее курящейся чашкой вниз и болтать языком не торопился. Слово – не птица: вылетело – не поймаешь. Но не было единства в их сердцах, и сквозь напускное спокойствие медно-красных, с тяжелыми скулами лиц проступали страх перед будущим, вековая жажда мщения, надежда и отчаяние.
Наконец трубка достигла Ото-Кте – вождя племени сиссетонов. Разжиреншнй и мрачный, как грозовая туча, он сидел и потел в наброшенном на плечи косматом медвежьем плаще. Самодовольное, широкое, как скваттерская сковорода, лицо с заплывшими глазами лоснилось от пота. Голову его венчал бизоний скальп с огромными, остро отточенными рогами, на концах которых при малейшем двиижении трепетали белые пучки орлиного пуха. Мочки ушей были рассечены, в них покачивалось по серебряному доллару. Из-под лохматой шапки черными змеями сползали до пояса лоснящиеся жиром косы с голубыми шнурами. Одежда из тончайшей белой замши была богато расшита мелким дорогим бисером и стеклярусом. Шею украшал нэклинз великолепной чейенской работы, елочкой спускающийся на грудь. Ото-Кте был стар, но не последней старостью, думающей о вечности.
Он сидел неподвижно, по-рысьи щуря хитрые глаза. Ог его цепкого, липкого взгляда не ускользали ни дикие ненавидящие взоры, которыми порою обменивались вожди союзных племен, ни мучительная растерянность, написанная на многих лицах. В пятый раз трубка Совета согревала священным теплом его пальцы, и в пятый раз язык его был нем, а глаз лениво рассматривали замысловатую вышивку мокасин.
Собравшиеся уже не ожидали услышать голоса вождя сиссетонов, когда на трубке Совета качнулись связки крапчатых перьев Птицы Грома – Ото-Кте поднялся медведем. В палатке наступила тишина.
– Нет! – Ото-Кте выкрикнул это слово высоким дискантом, который никак не вязался с его фигурой и бесстрастным за секунду до этого выражением лица.—Нет больше места на этой земле союзу санти! Черный Орел был великим вождем вахпекуто, но слишком гордым. Он решил до конца идти по тропе войны. И что же, братья?.. Сейчас он сам в руках бледнолицых, и сдохнет, как побитая собака. И увидите, белые отрежут ему голову и насадят на шест так же, как они это сделали две зимы назад с Маленьким Вороном в Сент-Поле. А ведь я говорил ему! – тон речи стал торжественным и важным. – Я не раз говорил ему, что с белыми надо жить в мире! Они сильнее и умнее нас…
Не дождавшись, пока Ото-Кте сядет, на ноги вскочил молодой вождь мдевакантонов Много Лошадей. Его лицо искажала судорога ярости и презрения, глаза горели, как угли. Не раздумывая, он гневно бросил в лицо надменному вождю:
– Замолчи! Что говорит твой язык, Ото-Кте? В твоих словах яд! Ты всегда завидовал славе Черного Орла! Всегда! Она доводила тебя до бешенства, как самца доводит до бешенства призыв оленихи в пору гона!
Вождь сиссетонов побагровел, двинул массивной челюстью, глаза его сузились. Орлиный пух предостерегающе задрожал на кончиках рогов.
– Теперь не завидую, щенок, чтоб ты знал,– прошипел он и сел на шкуры, колыхнувшись всем телом. Полная губа по-волчьи изогнулась, обнажив кривые желтые зубы.
Внезапно из круга вперед выступил Вапэлло – вождь союзного племени янктонаи. Орлиные перья, собранные в пышный куп, грозно, как иглы атакующего дикобраза, раскачивались над его головой. Казалось, всё лицо вождя состояло из мощных, круто выдающихся вперед надбровных дуг и рта. Глаза светились недобрым огнем. Обнаженную, рельефно выпуклую грудь рассекал семидюймовый сабельный рубец – память о стычке с Синими Мундирами. Весь облик Вапэлло дышал свирепой силой, стремительной, как удар лапы гризли. Никто не ведал, сколь она велика. Ни Черный Орел, ни кто другой из могучих дакотских воинов не мерился с ним на состязаниях; но каждый знал, что тот, кто становился на его пути, навсегда уходил в страну Богатой Охоты, и счастлив был боец, которому удавалось отделаться увечьем. Скальпы многих поуни, кроу, ассинибойнов и далеких оджибвеев жены Вапэлло сушили над очагом вместе с прочими трофеями грозного мужа.
– Ты трус, Ото-Кте! – грудь Вапэлло тяжело вздымалась, словно он задыхался после быстрого бега.– Что ждет меня и мой народ там, где живут шошоны, в стране которых садится Огненная Черепаха? Голод и нищета! Да, Синих Мундиров много – значит, янктонаям и тетонам придется их много убивать. Хау!
Ото-Кте, потирая короткими пальцами жирный подбородок, едко хихикнул:
– Я что-то не пойму тебя, Вапэлло. Ты боишься за свой народ или… за богатые табуны лошадей?
Вождь яктонаи с яростным криком выхватил кривой нож и бросился к обидчику. Но тут без стука резко хлопнул полог и в палатку ворвалась женщина пикуни. Вслед за ней заскочили оплошавшие акациты29.