Квест империя. Трилогия

Мах Макс

Музыка оборвалась. Повисла тишина. Сукеник сидел недвижно, положив руки на клавиатуру. Прошла минута, две. Маркус не хотел ему мешать. Бог ведает, что творилось сейчас в этой счастливой душе.

Наконец Сукеник очнулся от своих грез, поднял руку, перелистнул нотный лист.

– Юзик, – тихо позвал Маркус.

Сукеник резко обернулся, вскочил, смахивая с рояля ноты, и бросился к Маркусу.

– Марек! Марек! Господи боже мой!

– Здравствуй, Юзик! – Маркус шагнул ему навстречу.

Они обнялись и долго тискали друг друга, повторяя, как заведенные, только эти два слова, «Марек» и «Юзик», и ничего больше. А большего им сейчас и не нужно было. Зато потом они долго сидели в столовой Сукеника и пили сливовицу, и говорили, вспоминали, перескакивая

с одного на другое, спеша поделиться новостями. Впрочем, новостями делился в основном Сукеник. Юзеф знал в Праге всех, и все знали Юзефа, хотя никаких специальных усилий к этому он и не прилагал. Просто он был Юзефом Сукеником, и этого было вполне достаточно.

– О! – воскликнул в очередной раз Сукеник. – О! Этого ты еще не знаешь! Представляешь, Марек, Зденка вышла замуж!

При этих словах сердце Маркуса дало сбой и, оборвавшись, ухнуло вниз, но Сукеник этого просто не заметил. Да и с чего бы? Об их отношениях со Зденкой знали только двое: он и она. Зденка! О господи! Чем еще ему придется заплатить за свое дело? Какой счет выписан ему в небесной канцелярии?

Сукеник продолжал говорить, но Маркус уже не слушал его. Перед глазами стояло лицо Зденки. Ее глаза…

Маркус открыл глаза и посмотрел сквозь широкое окно кафе на дом напротив. В этом доме жил Кафка, но Кафку Маркус не застал, тот умер за несколько лет до того, как Маркус впервые появился в Праге. А вот Сукеник должен был его знать, они и по возрасту были близки, и жили недалеко друг от друга. Если пройти по этой улице дальше… Впрочем, идти было некуда и незачем, дом Сукеника не сохранился.

Он достал сигарету, покрутил ее в пальцах, раздумывая над тем, стоит ли закуривать, и неожиданно вспомнил, что вопрос этот уже не актуален. За пять месяцев, что он носил «Эвен», многое изменилось, вот только привычки – вторая натура! – никуда не делись. Когда двадцать лет подряд ты ведешь счет любой выкуренной сигарете и каждой выпитой рюмке, вернуться к тому, что было прежде, непросто. Маркус покачал мысленно головой и закурил. Если уж он не помер в Иерусалиме, когда на свет полезли эти клятые «бесы преисподней» – «Ратай, так, кажется?» – то уж эта вирджинская сигарета его точно не убьет.

«Твое здоровье, Юзик!» – Он поднял стаканчик со сливовицей, которую специально заказал в память о старом друге, и медленно выпил.

Сукеник погиб в пятидесятом под обломками своего собственного дома, рухнувшего от взрыва русской бомбы.

«Судьба…»

Да, судьба. Маркус увидел идущего по улице полковника Лемке и снова покачал мысленно головой, уж очень символично было появление «внучка» именно теперь, когда он вспомнил о том, как погиб Сукеник. Однако все так и было. Шестьдесят лет назад они были врагами, а теперь вот стали союзниками, и никакого неудобства по этому поводу Маркус не испытывал и испытывать не собирался. Тогда, шестьдесят лет назад, была война, и в той войне он был по одну сторону фронта, а дед Павла Лемке – по другую. И что? Что с того, что полковник Зденка Троянова была главврачом немецкого госпиталя, а ее муж командовал 8-й Чешской дивизией? Ну так в то же самое время в Петербурге сидела под бомбами его Гала, с которой Маркус познакомился в Мюнхене в тридцать девятом, то есть в тот именно год, когда вышла замуж Зденка. Под бомбами… с его собственным сыном, между прочим. А муж Галы был тогда на фронте, и Маркус тоже был на фронте, но по другую его сторону, и что же ему теперь делать?

«Вероятно, все дело в том, что я все еще жив и именно мне приходится принимать все эти непростые решения. Вот Павла такие мысли не посещают, просто потому что не с чего».

– Добрый день, – поздоровался, подходя к его столику Лемке. – Все в порядке?

– Вашими стараниями, Павел, – усмехнулся в ответ Маркус. – Добрый день.

На самом деле русские вели себя по-джентльменски. Прикрыв Прагу и их двоих немереными силами своей разведки, они в дела Маркуса демонстративно не лезли. Опекали его физически – их присутствие он замечал едва ли не ежеминутно, – но людей, с которыми он вступал в контакт, не трогали и даже не вели, и разговоры его, что характерно, не прослушивали тоже. Об этом Маркусу успели приватно «шепнуть» его собственные люди, о существовании которых русские наверняка догадывались, но вычислить которых вряд ли могли, потому что он разместил их в Праге загодя, имея в виду такие именно обстоятельства. Впрочем, он бы на месте русских поступил точно так же. Слишком много было поставлено на карту, чтобы разрушать то доверие, которое только-только начало складываться.

В целом два дня, на которые они с Павлом «отпросились» домой, прошли неплохо. Перейдя из одной Праги в другую, Маркус сразу же сделал несколько звонков – в Германию, Канаду и Мексику – и отправился гулять по городу. Люди, которых он ждал, прибыли уже вечером того же дня, что было не странно, так как ехали они не из «обеих Америк», как можно было бы предположить, исходя из того, когда и куда он звонил, а из мест, гораздо ближе расположенных к Праге. Потому и добрались так быстро и на встречу с ним явились не с пустыми руками. И новости, которые они привезли, были отличными. Даже сам Маркус,

начиная крутить эту, скорее всего, последнюю в своей жизни операцию, не ожидал, что брошенные им с горы камешки породят лавину такой сокрушительной силы. Конечно, кое-какие признаки были налицо уже перед их уходом с Павлом и Деби на «ту сторону», но то, что произошло здесь в их отсутствие, превосходило все – даже самые смелые – предположения. Правительство, естественно, пало, и выборы досрочные были назначены, но чего Маркус совершенно не ожидал, так это беспрецедентной реакции населения на опубликованные, сначала в иностранной – преимущественно русской, разумеется, – а затем и в местной, израильской, прессе неаппетитные подробности коррупции и протекционизма, разъедавших изнутри правящую партию и ее союзников. Страну захлестнули массовые демонстрации и митинги, потрясли многотысячные марши протеста и новые разоблачения и скандалы, которые неминуемо должны были теперь возникнуть, даже если бы и не было того компромата, который в строго выверенных дозах скармливали отечественным и зарубежным СМИ люди Маркуса. Впрочем, что-то в этом роде он и планировал, но притом полагал, что вброс «компры» позволит ему лишь поддерживать народное негодование на умеренном огне, чтобы оно кипело себе потихонечку до самых выборов, не остывая, но и не перекипая. Однако вышло даже лучше, чем он ожидал, процесс приобрел естественный характер и развивался теперь сам по себе, чему в немалой степени способствовала крайне прагматичная политика Российской и Германской империй и недальновидная и неприемлемая в сложившихся обстоятельствах позиция, которую «от большого ума», вероятно, заняла Франция. Французы вообще оказались сами по себе «злобными бабуинами», как говаривал в давние уже времена кто-то из людей Маркуса, имея в виду неуклюжие действия САСШ в Мексике. Но у галлов на поверку вышло даже хуже. Они ударились в истерику, что в политике неуместно, и попытались вмешаться в ход событий, недальновидно используя все еще имеющиеся в их распоряжении многочисленные рычаги влияния. Однако, оттого ли, что они излишне спешили, или оттого, что действительно разучились ловить мышей, делали они это настолько грубо, что добились прямо противоположного эффекта. Раздражение в обществе, вызванное прямолинейной – а зачастую просто неумной, потому что наглой – политикой Франции, которое и без того зрело не первый год, выплеснулось в заголовки газет и речи ораторов. И неожиданно из друга и старшего партнера Израиля Франция в глазах обывателей превратилась едва ли не во врага, что было, по совести говоря, несправедливо, но кто говорит о совести и справедливости, когда ставкой в игре является будущее твоей собственной страны и всего человечества, между прочим, тоже? Теперь шансов на успех на выборах не имел уже ни один политик, которого можно было хотя бы заподозрить в слишком близких отношениях с французами, и наоборот, критики «душевного согласия», позиция которых еще недавно вызывала раздражение даже у тех, кто им сочувствовал в других вопросах, неожиданно предстали героями дня со всеми приятными для них последствиями, из этого факта вытекающими. В общем, судя по всему, на выборах, до которых оставалось ждать всего ничего, каких-то три недели, Бергер и его коалиция должны были не только победить, но победить с настолько впечатляющим преимуществом, что на ближайшие несколько лет настоящих конкурентов у них уже просто не будет.

– Все в порядке? – спросил Лемке.

– Вашими стараниями, Павел, – усмехнулся в ответ Маркус. – Добрый день.

– Наши люди вас только прикрывают, Маркус. – Павел сел напротив Маркуса и помахал рукой, подзывая официанта. – Вы же знаете, не в наших интересах ставить под сомнение так хорошо начавшееся сотрудничество.

– Не обижайтесь, – улыбнулся Маркус. – Все я знаю, но иногда хочется пошутить.

– А я и не обижаюсь, – пожал плечами Лемке. – Двойной кофе, будьте любезны, и пятьдесят грамм коньяка. – Он бросил быстрый взгляд на стойку бара и снова посмотрел на официанта. – Камю.

– Как у вас? – спросил Маркус, после того как официант отошел.

– Правительство предложения королевы, естественно, еще не обсуждало. – Лемке достал сигареты и зажигалку и положил их перед собой на стол. – Но премьер полагает, что в качестве рамок для будущих переговоров они вполне приемлемы.

«Вот как? – по-хорошему удивился Маркус. – Лемке успел встретиться с премьер-министром? Интересно, здесь, в Праге, или в Петербург летал?»

Очень может быть, что и летал. В конце концов, не так уж и далеко, а если за ним прислали что-нибудь особенно быстрое, то и вовсе пустяки. Но сам факт, что ни говори, примечательный.

«Серьезные люди, – обдумав слова Павла, решил Маркус. – Хорошо, что я в них не ошибся».

– Это хорошо, – сказал он вслух. – Потому что и мне предложения госпожи Нор кажутся вполне приемлемыми.

– А что у вас? – спросил Лемке, закуривая.

– Выборы через три недели, – усмехнулся Маркус. – Похоже, я был излишне пессимистичен, дела идут даже лучше, чем мы предполагали.

– Меня просили передать, – Лемке внимательно посмотрел Маркусу в глаза и чуть кивнул, – император посетит Иерусалим при первой же возможности, а возможность такая – скажем, посещение святых мест по случаю десятилетия восшествия на престол – представится сразу же после сформирования вашего нового правительства.