Кыш и Двапортфеля: Повести

Алешковский Юз

Мы проезжали через Гурзуф.

Федя Ешкин всё время высовывал голову из окошка и повторял:

— Ну сила!.. Ну красотища!..

Милованов вдруг попросил шофёра остановиться около каменного дома. Выйдя из машины, он, сложив руки на груди, посмотрел вдаль.

Посмотрев вдаль, он снова сел в машину, и мы поехали дальше.

Кыша, наверно, укачало. Он дремал у меня на коленях. Мне было страшней, чем в самолёте, особенно на поворотах, и я один раз ахнул, а шофёр сказал:

— Это ерунда. На старой дороге виражи

покруче.

Потом я тоже задремал, проспал Ялту и проснулся, когда машина вдруг остановилась. А остановили её двое мальчишек и одна девочка. Она сказала, когда Василий Васильевич открыл дверцу:

— Здравствуйте! Мы пионерский патруль! А вы приезжие?

— Да. Кроме водителя, — ответил Василий Васильевич.

— Добро пожаловать в Крым! — сказала девчонка. — Очень просим вас не жечь в лесу костры, не вырезать своих имён на стволах деревьев, не сорить в парках и на пляжах, любить и уважать домашних животных. Извините! Всего хорошего!

— Счастливо отдыхать! — сказал один из мальчишек. На груди у него был настоящий бинокль, и в руке он вертел настоящий свисток.

Я подумал, что это интересное дело — останавливать машины, ловить поджигателей лесов, смотреть в бинокль с такой верхотуры на море, и попросил ребят:

— Примите нас к себе в патруль. Мы с Кышем умеем разоблачать и ловить преступников!

— Ловить! Ха-ха-ха!

— Разоблачать! Ха-ха-ха!

— Сыщики! Ха-ха-ха!

Все трое докатывались от хохота, показывая на меня пальцами, пока Кыш не зарычал и не залаял. Шофёр в это время проверил уровень масла в моторе.

— Скучно тебе здесь не будет. На пляжах полно ребят, найдёшь друзей, не волнуйся, — сказала мама.

И мы поехали дальше…

— Алупка! — вдруг сказал папа. — Я не был здесь десять лет! Вон дворец… парк… кино… Хаос…

Сверху, да ещё на ходу я не смог различить ни дворец, ни парк и не заметил никакого хаоса. Наоборот, везде, куда ни посмотришь, был виден порядок и везде гуляли люди. И чувствовалось, что они не спешат на работу, никуда не опаздывают, а просто отдыхают.

Наша машина остановилась около каменных ворот, прямо у белокаменного льва. Я вылез, подошёл к нему, погладил по гриве и прочитал на лапе, на которую лев положил свою громадную голову, корявые буквы: «Нет в жизни счастья. Вася».

Потом я подошёл к машине и услышал, как Торий говорил Василию Васильевичу:

— Благодарю. Сколько я должен за проезд?

— Вы ничего не должны. Спрячьте, пожалуйста, деньги, — ответил тот и сказал папе, маме, Милованову, Феде, мне и Кышу: — Вы тоже не беспокойтесь… Иван Иванович! Пожалуйста, добросьте Марину Дмитриевну, парня и пса до их дома. Ведь вы будете жить не в «Кипарисе»?

— Нет, нет. Они на частной квартире, — ответил за маму папа. — В доме Ершовой. Высокая улица, дом 7.

Мне показалось, что, услышав фамилию тёщи папиного сослуживца, Василий Васильевич что-то хотел спросить,

но потом передумал и сказал папе:

— Вы проводите своих, а мы донесём ваш чемодан до корпуса.

«Рафик» немного проехал в гору, потом свернул направо и остановился у дома № 7 по Высокой улице.

Вообще-то самого дома с улицы не было видно. Белый квадратик с семёркой висел над калиткой в сложенной из неотёсанных камней ограде. Она была высокой, по ней, как питон, вилась виноградная лоза, а на самом верху росли какие-то колючие кусты.

— Здесь мы будем жить, — сказал я Кышу. — Вести себя надо как следует. Понял? Тут хорошо играть в крепость.

Кыш кивнул. Последнее время он совсем повзрослел и стал разговаривать только в крайних случаях. А может быть, он устал с дороги.

Мы попрощались с шофёром, и папа всё-таки напоследок спросил у него:

— Наш попутчик, очевидно, важная шишка, если за ним прислали машину?

— Это уж вы, пожалуйста, у него у самого спросите, — как-то таинственно ответил шофёр и уехал.

Мама открыла калитку, мы взяли свои вещи и по каменным ступенькам поднялись во дворик.

— Какая прелесть! — тихо сказала мама.

В глубине дворика стоял небольшой белый дом. К нему вела выложенная из того же самого камня, что и ограда и ступеньки, дорожка. И по обеим сторонам дорожки росли разноцветные розы. А за ними был сад и огород.

Кыш вдруг молча и быстро пронёсся по огороду, загнал кошку, не успевшую даже мяукнуть, на дерево и только тогда залился лаем. Это он повторял свою клятву преследовать кошек до конца своих дней всегда и везде.

— Кыш! Фу! — крикнул я Кышу. — Фу!

— Если сейчас нам откажут от дома, — тихо сказал мне папа, — то Кыш отправится в Москву с первым же самолётом. Ты понял?

Я ничего не успел ответить. Дверь дома открылась, и на крылечко вышла хозяйка. Она сначала посмотрела на свою кошку, потом на Кыша, потом подошла к нам, вытерла руки о передник, улыбнулась и сказала:

— Добрый день! Милости прошу. Вы Сероглазовы?

— Да! Это мы! — обрадовался папа. — Дмитрий, Марина, Алёша и Кыш.

— А я Анфиса Николаевна. Пройдёмте в дом.

Поставив чемоданы в нашей комнате, папа заспешил в дом отдыха.

— Прекрасная комната! Прохладная, светлая! Здесь будет хорошо, — сказал он и ушёл.

Кыш сразу обнюхал комнату и, конечно, остался недоволен, потому что вся она пропахла кошкой. Даже на колючке алоэ белел клок кошачьей шерсти.

— Ну, спасибо, Анфиса Николаевна! Поверьте, я прямо счастлива. Я чувствую, что мы здесь прекрасно отдохнём, — сказала мама.

— Погодите благодарить. Сначала поживите. Может быть, что-нибудь ещё не понравится. Питаться будете дома или в закусочной?