КЖД IV
Шрифт:
— Тише, сестричка, чуть попозже мы со всем этим разберёмся. А пока опусти голову, не смотри на них, и не совершай резких движений. Тебя тут нет. Ты камешек, ну или веточка, тебя просто качает ветром, и ты ни в чём не участвуешь.
— Он же кровью истечёт, — прошептала Анижа и снова попыталась дёрнуться, но солдат только крепче ухватил её.
— Значит, на то воля Госпожи. Теперь твоя жизнь важнее всех их...
— И вовсе нет! — зашипела на него Анижа, но солдат терпеливо продолжил:
— Ты должна в первую очередь позаботиться о самой себе, а потом уже о ком-то другом. Будь тихой, острожной и не накликай
Поняв, что солдат не отпустит, Анижа надула губы, нервно кивнула и не удержалась от ещё одного взгляда на темников.
Впервые она увидела их так близко, без криков и боя, без крови и ран, свободных, не в клетках. Они совсем были не похожи на пришибленных и побеждённых пленников, или сосредоточенных воинов, которые ни раз пытались её убить. В этой обстановке в них проявилось нечто схожее, что сплачивало их. Взгляд и осанка. Полные спокойного презрения, высокомерия и какого-то чувства избранности. Даже остромордые и длинноухие худющие псы темников обладали таким же взглядом. Они не лаяли, не рвались с поводков, смотрели исподлобья, низко рычали, и лишь иногда рвались укусить тех, кого проводили слишком близко.
Последние очаги схватки затихли, дым почти рассеялся, укрепления догорели, а монодон уже был на земле, недалеко от лагеря. Своими щупальцами он цеплялся за рощицу деревьев, почти касался пузом земли, и выпускал из своего чрева всё новые и новые фигуры темников, уже идущих по направлению к лагерю.
Пока шёл бой она забыла об этой громадине. Теперь, не смотря на своё любопытство, она старалась не глазеть на чудовище, и была одной из немногих, кто смог найти в себе силы отвернуться или направить свой взгляд к земле и притвориться камнем.
— О чём они говорят? Кто-нибудь знает их язык? — зашептали рядом.
— Я немного понимаю, — ответил другой голос, смелый и не пытающийся звучать тихо. — Удивляются, что мы тут так долго продержались. Высокомерные ублюдки, ни во что нас не ставят. Ну ничего, поговорят со своими пленными, узнают, как мы их тут гоняли.
— Ха, чудные, удивляются ещё… — сзади раздались смешки, которые почти не нашли поддержки.
— Говорят, что они вроде как ветераны какие-то. Элитный отряд. Не понимают, зачем их сюда заслали. Слишком лёгкая победа.
— Элитный? Ну по монодону бы можно было догадаться. Абы кому этого монстра бы не доверили. То-то они нас так лихо с позиций выбили.
— Да нас, братцы, слишком мало было. Вот же они выбрали момент. Как специально.
— Может, там бледные были? Я чего-то не заметил. И поэтому так легко продули.
— Не-е, не было бледных. Просто их больше было.
Темник, охранявший пленников, повернулся к ним с недовольным лицом, стянул с пояса плеть и ударил воздух над их головами, ясно давая понять, что им лучше не разговаривать и вести себя тихо. Строй затих, замер, шёпот стал куда тише, но не прекратился.
— Вокима ищут… — едва слышно сказал кто-то за спиной. — Но не найдут, ублюдки.
— Убили что ли его? — ответил испуганный шёпот.
— Нет, сбежал он. Не было его в лагере, как темники пришли. А это значит… вернётся он, надо только продержаться.
— И что он сделает? — кашлянул старый ветеран, сидящий в первом рядом.
— Для начала не даст себя изловить. Подождёт всё войско с Кархарта. И возьмёт назад лагерь. Тут может тыща или две беломордых. А под Кархарт наших тыщи три маршировало. Стену они разворотили и новую построить не успеют.
— Если осталось хоть какое-то войско после штурма...
— Осталось. Я знаю. Воким нас не бросит.
— Если продержимся столько.
— Продержимся-продержимся, братцы. Не унывайте. Мы с вами даже ночи вечной не видели, и солнце ещё в небе. Темники не во власти. Не повезло нам просто. Но дело ещё поправимое.
— Поправимое... ага...
— Я бы на вашем месте губу не раскатывал, братцы, — после непродолжительной тишины кивнул ветеран на темников вдалеке. — Смотрите. Закапывают оружие. Рушат палатки, ломают их, жгут. Выгребают всё ценное. Тут они задерживаться не собираются. Не будут занимать лагерь. А это значит…
— Значит, что они вряд ли будут брать пленных, — буркнул грубый голос сбоку. — Порежут нам глотки и дело с концом. Я бы так поступил.
— И что если так они сделают?
— Я буду прорываться, — спокойно ответил ветеран. — Кинусь на охранника. А там уж Госпожа и рассудит, кто прав. Вам того же советую. Если все разом бросимся — шанс у нас будет. Не все выживут. Но не все погибнут.
— Ждём пока, что будет, — осадил всех низкий голос одного из сержантов. — На тот свет всегда успеете.
— Да. Ждём. Авось и дождёмся чего доброго.
Снова воцарилась тишина, Анижа не удержалась и мотая головой рассмотрела всех участников беседы. Все они были потрёпаны, избиты или легкоранены. Чуть подальше она увидела солдата, держащегося за живот, бледного и пытающегося зажать рану, он постанывал и водил по сторонам ничего не понимающим взглядом. Анижа залезла рукой в карман, достала запрятанный там тампон и бинт, ткнула в бок сидящего рядом и взглядом попросила передать последнюю надежду к товарищам, сидящим рядом с раненым. Сержант, который допрашивал её о побеге, сидел чуть подальше в последней линии и затравлено смотрел на движения, возникшее в строю раненых, чтобы её просьба была удовлетворена. Темники не обратили на это внимания, но сержант всё равно удостоил её ненавистным взглядом, и она увидела, как маленьким ножом с остервенением он отпарывает знаки отличия на груди и рукаве. Роет ямку, и аккуратно прячет их туда, как сильнее обмазывается грязью, чтобы выглядеть обычным солдатом.
Сначала она не поняла такого "предательства", но на всякий случай отвернулась. Ответ на вопрос нашёлся спустя минут десять. Одного за другим из рядов сидящих пленников поднимали офицеров и сержантов, и уводили их в сторону.
— Вот же ж суки! — прошипел солдат рядом, и вокруг поднялся недовольный шёпот и даже крики.
Один из пленных и связанных офицеров плюнул в лицо темнику в ответ на вопрос. Его тут же ударили и потащили к одной из дозорных вышек, закинули петлю на шею и потащили верёвку наверх. Сапоги взмыли в воздух, он забрыкался, но очень быстро обмяк, изошёлся коротко в судорогах и закачался на верёвке уже мертвый. Второго офицера тут же застрелили тремя стрелами в грудь. После этой картины и натянутых луков один из сержантов начал говорить, но рот ему заткнули и повели в одну из нетронутых палаток — допрашивать, скорее всего. Оттуда уже раздавались крики того, у кого беседа с темниками не клеилась.