КЖД IV
Шрифт:
В середине ночи трое охранников после непродолжительного разговора вдруг направились прямо к ней. Она попыталась отползти, но верёвка не позволила. В воздухе повисла гнетущая тишина, и темники, и невольники, понимая, что происходит, переглядывались напряжённо. Анижу отвязали, но взяли другого пленника — её соседа, солдата постарше, а её снова привязали к остальным. Вскоре они вернулись и увели по очереди ещё нескольких человек. Из расположенных рядом шатров и из землянки, где ютился Мадж и санитары, раздались крики, которые минута к минуте
Через час мимо неё провели сержанта, который пытался скрыть своё положение. Он не сопротивлялся, шёл спокойно, его лицо выражало усталость и лёгкое разочарование. Его увели в палатку подальше, и крики его были слышны не так сильно.
***
— Вставайте, собаки! Чего разлеглись!
— Встать!
— Подъём!
— Живо поднялись!
Рассвет встречали под лай собак, пинки, удары плетью и крики темников. Толпа надзирателей вдруг утроилась, пришла к движению, оказалась между рядом пленников, и с невиданной до этого злобой начала гнать всех на окраину лагеря — туда, где раньше томились пленные темники.
— Воды! Дайте воды! — просили солдаты в ответ на удары и выкрики, но темники их не слушали, только сильнее били и гнали к клеткам.
Места на всех не хватило, даже при условии, что народа туда набивали, как судака в бочку. Ей не досталось ни одного удара, только пара грубых выкриков, и тычок дубинкой в спину. Анижу, как и многих «счастливчиков», привязали к прутьям снаружи. И не понятно было, кому повезло больше — тем, что едва дышали в тесноте, но были защищены телами товарищей, или те, кто остался под палящими солнцем и взглядами охранников снаружи.
Силы у неё кончились давно. Только её усадили у клетки и закончили вязать руки, а она уже была готова сдаться и сомкнуть глаза. Но руки онемели тут же, спина свело от неудобной позы, и не было никакой возможности расслабиться, прижимаясь к прутьям и слушая тяжёлое дыхание тех, кто внутри.
Зато дали воды. Такую маленькую поварёшку из такого большого и полного воды бака. Её едва хватило, чтобы промочить горло и распухший язык, и только усилило и без того невыносимое чувство жажды. День обещался быть жарким, и похоже, что это могла быть и последняя порция воды на сегодня. Проклятия и крики недовольства проводили процессию с водой, а Анижа думала, о том, что раненные, потерявшие много крови, уже не справятся.
— Хотят нас ослабить, — прозвучало изнутри клетки. — Но у них это не выйдет.
Она поймала внутри клетки уставший взгляд говорившего. Старый и спокойный ветеран обращался к Аниже и всем кто нуждался и выглядел потерянным, пытался подбодрить и настроить на нужный лад. Не сказать, что у него получилось.
— О чём они говорят, Мрак их дери? — раздался раздражённый голос из самой глубины и толчеи внутри клетки. — Нас казнят? Или что? Что делать? Умолять их или плевать им в лица, когда подойдут? О Госпожа, дай мне сил пройти это чёртово испытание...
— Не успеваю немного за их речью, — ответил ветеран. — Обсуждают приказы.
— Ну? — заинтересовался третий голос. Говорившего человека не было видно, его прижимали к прутьям с другой стороны клетки — Чего замолчал? Какие?
— Говорю же, не разобрать. Вроде собираются по-быстрому всю округу прочесать и дальше двигать.
— Куда двигать?
— Назад, похоже. Что-то им тут совсем не нравится. Торопятся. Но не похоже, что напуганы или что к подвоху готовятся.
— Надеюсь, Воким уже треплет им вовсю нервы и скоро придёт за нами...
— Надейся, а сам не оплошай. Мы может и не доживём до того момента…
— Ты же, братец, и в Шестую воевал, — обратился к ветерану из клетки молодой, но уверенный голос. — Как быстро они нам глотки перережут знаешь?
— Даже Госпожа не знает. По-разному было, если ты за опыт спрашиваешь. Бывало возвращались с их земель из поена спустя годы, я слышал. А бывало и глотки сразу всем резали без разбору. Не надо их за людей считать, и надеяться на их человечность тоже не нужно. Бросят нас на корм чудикам своим, если не сделаем ничего.
— Как-то поздновато метаться. Прутья пускай и из дерева, но Воким распорядился, чтоб они толщиной с запястье были.
— Жить захочешь, ещё не так заметаешься, — презрительно ответил ветеран. — Надо возможность ждать. И тут же делать что-то. Пока не ослабли.
— Заткнитесь оба! Не пугайте сестричку, а она вон чуть живая от ужаса. Надо было её в клетку пихать, чтоб темникам на глаза не попалась.
Разговоры вдруг затихли, и Анижа поймала на себе сразу несколько сочувствующих взглядов.
— Это да, братцы. Нам-то легко, мужикам, нам глотки порежут или повесят, да и дело с концом. А её… терзать будут…
— Да заткнись ты, кому сказал! Не кликай лихо, может оно мимо проползёт!
***
Она сомкнула глаза лишь на секунду и тут же с ужасом проснулась, всё ещё зная, что происходит и где она находиться, но не понимая, сколько прошло времени и не упустила ли она ничего важного.
Она всё ещё была привязана к прутьям снаружи. Внутри клетки мешанина из людей пыталась дремать, или молча смотрела по сторонам. Становилось всё жарче, и жара выматывала людей всё сильнее.
Её руки выглядели плохо. Бледными и обескровленными, она почти не чувствовала ладони и кончики пальцев, но чувствовала верёвку, которая всё ещё врезается и терзает кожу. Паника снова накатила на неё, перебила дыхание и заставила рвануться прочь от решетки. Прутья скрипнули, в неё упёрлось несколько осуждающих взглядов, но только боль от впившейся ещё сильней верёвки остановила её.
По ту сторону решетки видели её испуг, но сил и желания успокоить и подбодрить её не осталось ни у кого. Пришлось справляться самой. Насколько позволяла веревка, она отвернула голову от клеток, и старалась беспристрастно изучать то, что происходило в лагере и что делают темники.