Л 4
Шрифт:
Пролог
Сс-шшихх — сверкает узкой полоской на солнце лезвие шашки, проносится над макушкой, сбивает на землю шапку и заставляет меня присесть на полусогнутых. И сразу же отпрянуть назад, на прогретый за день солнцем чёрный камень нависающей надо мной скалы, в жалкой попытке уклониться ещё и от острого кинжала, пляшущего перед глазами. Попытка и впрямь жалкая, но, тем не менее, уклониться получилось. Замираю на мгновение — весь вес на левой полусогнутой ноге, тело тоже скособочилось в ту же сторону. Пальцы вцепляются мёртвой хваткой в жёсткие пучки травы за спиной в попытке обрести равновесие и хоть какую-то опору…
Снова скалы и сплошной
И снова над головой шорох летящего лезвия. Словно юркая рыбка в воде играет над головой клинок, пластает ломтями густой воздух Карпат. И отступать уже некуда. Если только кувыркнуться в сторону, что я и делаю, предварительно каким-то чудом умудрившись отмахнуться рукой от подлетающей сбоку камы…
Кувыркаюсь, отпрыгиваю ещё дальше, разворачиваюсь в воздухе навстречу противнику и… Наталкиваюсь на добродушную улыбку…
Улыбка на усатом, заросшем густой чёрной бородой лице больше похожа на оскал. Но это добрый оскал, после которого можно выдохнуть и расслабиться.
Расплата за расслабление следует сразу же. Клинок больно и обидно шлёпает плоской стороной по бедру…
А кинжал-кама с сухим щелчком скрывается в ножнах…
Всё, вот теперь точно конец тренировке. Подбираю вылетевшую из рук дрянную сабельку, иду к бивуаку, присаживаюсь на свой же кафтан. Сейчас бы упасть навзничь, вытянуться, да нельзя, не поймут такой слабости мои новые знакомые. Ребята вокруг суровые, к физическим нагрузкам и лишениям сызмальства привыкшие, поэтому ни в коем случае нельзя мне «терять лицо». Потому-то просто прикрываю глаза…
Глава 1
Эх, и занесла же меня нелёгкая! И наладилось вроде всё уже — здоровье восстановилось, переломы срослись, война, самое главное, закончилась, и нате вам! Какого чёрта (тьфу-тьфу через левое плечо) понесло нас на западные склоны Карпат? Как будто на нашей стороне деду заработка не хватало…
После той знаменательной встречи с моим давним товарищем Андреем Вознесенским прошло почти два с лишним месяца. Сколько дней было в этом самом лишнем, одному богу известно, потому что я счёт дням давно потерял. Да и для чего мне было эти дни считать? Правильно, не для чего! Живу себе потихоньку в горах с самого начала весны, травки разные пью, что мне дед заваривает, помогаю ему по мере сил и возможностей, а возможности эти и силы с каждым прожитым днём всё лучше становятся. По горам словно молодой начал прыгать, со склона на склон почти без передышки забираюсь. Короткие остановки не в счёт. Ну и по мере своего разумения перенимаю кое-что у деда из его навыков по травничеству. Зачем? А не знаю. Просто чтобы было. Мало ли когда пригодится может? Чему-то более основательному он меня не учит, якобы способностей у меня нет. Но я так понимаю, хитрит старый. То ли секреты на сторону (оставаться-то я тут, в горах, не намерен) передавать не хочет, то ли ещё чего опасается. Ну, это его дело, а моё — восстановиться после неудачного падения со скалы в самом конце этой зимы…
Вляпались мы тогда знатно. То ли предал нас кто-то в штабе армии или в Ставке — продал немцам, а, может, просто кто-то важный и принимающий решения
Но сбить нас всё-таки сбили. Правда, мне удалось умудриться посадить израненную машину на горный пологий склон. Только рано мы обрадовались. Потому как дальше удача повернулась к нам своей обратной стороной. И это точно не та часть тела, что зовётся спиной…
После приземления или приснежения, так как садились мы на снег, налетели правыми колёсами на спрятавшийся под настом камень, заломили стойку со всеми вытекающими. Удар, грохот и скрежет, разворот, переворот через крыло. Повезло, что моторы уже не работали, так что отделались просто испугом. Шишки и сотрясение после такого фееричного кульбита я даже в расчёт не беру. Хотя после воздушного боя со всеми его перипетиями этой аварией нас уже не испугать было. Или просто не успели испугаться, слишком уж быстро всё произошло. Посадка, удар, треск, переворот с разворотом вниз по горному склону и полная тишина. Ну, с тишиной-то я поспешил. Потому как немецкие пилоты даже после аварии нас не отпустили. Постреляли по обломкам «Муромца» сверху, покружились над нами, убедились в отсутствии признаков жизни на поляне и только тогда улетели. Ненадолго, как чуть позже оказалось. Ну и мы начали выбираться из спасшей нас в очередной раз бронированной капсулы кабины…
Но не всем из нас удалось спастись в этом бою. Погиб наш новый стрелок, ранен был в очередной раз Маяковский. Ну и побились немножко при аварийной посадке, не без этого. По крайней мере лёгкое сотрясение себе заработали и инженер, и штурман. Мы с Семёном, как самые опытные или везучие, отделались слабыми ушибами.
Понимали прекрасно, что улетевшие самолёты противника скоро вернутся и постарались воспользоваться по полной этим кратким моментом затишья. Поднялись чуть вверх по склону, в перепаханной обломками земле выкопали могилу и похоронили нашего товарища. Крест поставили. Попрощались, как положено, а я для себя отметку на карте сделал. Потом перешлю родным эти координаты. Если выберемся, само собой.
Уходить от горящего самолёта пришлось в быстром темпе. Из обломков на скорую руку соорудили простенькие волокуши, загрузили неходячих и двинулись вдоль распадка. Судя по настойчивости, противник нас в покое не оставит.
То, что на земле нас немцы в покое не оставят, я был уверен. Ну и с воздуха преследование никто не отменял. Как и предсказывал, вскоре вернулись аэропланы противника и начали буквально «по вершинам сосен» ходить. А у нас волокуши. И с ними особо под деревьями не спрячешься. Нашли быстро. И навели на наш след погоню.
Короче, вцепились немцы в нас крепко.
А у нас из полностью боеспособных членов экипажа остались только ваш покорный слуга да Семён, остальные глаза в кучку собрать не могли. Хорошо, хоть на своих ногах передвигались. С трудом, правда, передвигались, но и то хорошо в подобных условиях.
Пришлось мне принимать бой. Как менее пострадавшему и самому целому из экипажа. Про опыт я уже ничего не говорю, это и так понятно. Семёну приказал уходить и выводить людей. Кроме него никто бы не смог этого сделать.