Лабиринт Данимиры
Шрифт:
Что-то в этих словах царапнуло слух. Соседи были людьми вполне современными, не старше моих родителей, и отца «ясным соколом» никогда не называли… да и маму «душечкой» тоже. Но задумываться о лингвистических тонкостях я сейчас была не в состоянии.
— Когда это произошло? — спросил Кайлеан.
— Так уж год как прошёл, — сообщил сосед, спокойно созерцая язычки пламени, вырывающиеся из-под развалин. — Прошлым летом всё и случилось. И пожар, и похороны…
— На Ивана-Купалу горело. Прошлым летом, — согласно кивнула его жена.
— Так ведь
— Вижу, что дымится. Чай, не слепая, — отозвалась она. — А только было это прошлым летом. Всем заводом на кладбище проводили… и Андрея Сергеевича, и Ларочку… — Тут соседка запнулась, потом, глядя мне прямо в лицо, расстроено продолжила: — И девочку их, Данечку-умничку… зачем только на каникулы приехала… всех закопали!
— Что вы такое говорите, Ольга Петровна… — пробормотала я, всматриваясь в свою очередь в лицо соседки. На зомби она не походила… но в глазах явно плескалось безумие. Я почувствовала, как робкая надежда шевельнулась в душе. Если соседи под каким-то заклятием, всё, что они тут наговорили, может оказаться ложью.
— А то и говорю! — обиделась вдруг Ольга Петровна. — На кладбище сходи, Данечка… три могилки в ряд… ухоженные, не извольте беспокоиться! Цветочки поливаем…
— Всем цехом поливаем, — поддакнул Валерий Егорович. — По очереди, то есть. Ходим и поливаем. Первая смена поливает вечером, вторая — утром.
Я вывернулась и посмотрела на Кайлеана.
— Это же бред, — сказала я тихо. — Они под воздействием?
— Разумеется. Не думаю, что здесь есть кто-то в своём уме. Всё поселение накрыто магической сетью. Фонит тут сильно, вот искажения и сказываются.
— Пусть они бредят… Но… я не могу не пойти… туда…
— Проводите нас на кладбище, — велел Кайлеан соседям. — Вы идёте впереди, животное за вами. Мы пойдём следом.
— Ночка и так прекрасно дорогу знает, — возразила Ольга Петровна. — Она вас и проведёт. А мы пока с кем надо свяжемся, известим… Мы ведь как ближайшие соседи, обязаны доложить о посторонних…
— Непременно доложите. — Голос Кайлеана был обманчиво мягок. — А кому?
Лицо Ольги Петровны посветлело, глаза поднялись вверх.
— Мальчику… златокудрому светозарному ангелу… — залепетала она. — Ему просто надо крикнуть… и там, на облаках, он услышит…
Валерий Егорович кашлянул.
— Не слушайте её. Чушь разводит. Парнишка приезжал, рыженький такой. Вот ведь счастье Андрюхе привалило! Сам сгорел, дочка сгорела, так тут же пацан, наследник объявился! Так что нам велено о посторонних докладывать. У соседушек наших ведь вещей дорогих много осталось, — он кивнул в сторону пепелища. — Рояль… этот, как его… Стейвей… яйца Фаберже… стулья гамбсовские… А мы охраняем. Вдруг кто позарится? Так что сейчас телеграмму-молнию наследничку отобьем… он обещался появиться сразу… и все дела.
Никакого рояля у нас никогда не было, равно как Фаберже и Гамбса, о чём я и сообщила Кайлеану. Он кивнул, следом протянул руку к соседям, произвёл движение, будто что-то зашивал и произнёс
— Им больно? — воскликнула я.
Кайлеан пожал плечами.
— Понятия не имею. То, что ты видишь, просто внешнее отражение того факта, что эти люди никому не передадут информацию.
— А как-то по-другому нельзя?
Он опять пожал плечами и произвёл пару пассов. Бечева исчезла… вместе с губами. Соседские рты заросли кожей за одно мгновение.
— Надеюсь, ни у кого из них нет насморка, — безразлично уронил Кайлеан. — Первый вариант был безопасней. И менее затратный.
Я смотрела на него во все глаза, и он сказал с досадой:
— Данимира, я не злодей. Я берегу энергию. Сейчас её много… очень много… благодаря твоему дару. Но может случиться так, что и этого окажется мало. Потому заботиться о каждом встречном я не намерен. На первом месте твоя безопасность, а остальные… пусть терпят.
— Ты прав, конечно. Просто я не умею мыслить так, как ты.
— Нельзя спасти весь мир.
— Нельзя, — грустно согласилась я. — Но можно тех, кто попадётся по дороге.
Он взглянул как-то странно, затем сказал:
— Идём. Надо торопиться. Времени мало совсем.
Щёлкнув пальцами, Кайлеан погнал вперёд соседей вместе с их Ночкой.
И мы пошли сквозь туман — к могилам моих родителей… и к моей собственной могиле.
4
Кладбище приближалось. Туман приобрёл зеленоватый оттенок и стал более разреженным, расслоившись внизу на клочья. Неба и верхушек деревьев по-прежнему не было видно, но в образовавшихся просветах показалась странная флора — замшелые стволы светились как гнилушки, чёрные лопухи вымахали с человеческий рост, вьюны с фиолетовыми венчиками свисали с ветвей как змеи… И пахло как-то странно… подпорченными фруктами… сладко, и в то же время с гнильцой… В голове зазвучали слова разухабистой песни, ненароком запавшей в память: «Эй, ямщик, поворачивай к чёрту, это не наш лес, а чей-то чужой!..» К несчастью, последовать совету рокера я не могла и механически шагала вперёд, сожалея о том, что не могу оказаться на месте в мгновение ока, потому что теперь каждая минута неизвестности методично убивала мои нервные клетки.
Наконец показалась ограда и могильные камни за ней. Корова Ночка, всё время трусившая впереди бодрой, не свойственной коровам походкой, уверенно направилась к воротам. Промелькнула мысль, что коровам не место там, куда мы идём, но тут же затерялась в ворохе других мыслей, более тревожных. Если б не предшествующие признаки, что всё происходящее является мистификацией, я бы, наверное, уже поседела раньше времени.
Наши проводники, уверенно лавируя между могил, между тем вывели к небольшой поляне на отшибе, посреди которой темнели заросли бурьяна. Не имея возможности говорить, соседи многозначительно тыкали в заросли пальцами.