Лабиринт Один: Ворованный воздух
Шрифт:
«В каком бы положении он ни был, стоял ли на ногах, или на четвереньках, или еще как-нибудь, у человека, как в воздухе, так и на земле, всего-навсего один тиран: он сам! И других никогда не будет…»
Поэтому же Селин отрицает и классовый антагонизм:
«Две такие различные расы! Хозяева? Рабочие? Это стопроцентная выдумка. Это вопрос везения и наследства. Отмените их! Вы увидите, что они одинаковые…»
Он называет «огромной ложью» стремление к счастью, поскольку в существовании нет счастья, а есть большие или
«Об этих вещах никогда не говорят, — заключает Селин свой памфлет. — Однако настоящая революция была бы революцией Признаний, великим очищением».
Отцы церкви, по мнению автора, были искуснее социалистов: они считали человека «мусором» и ничего не обещали ему, кроме загробного спасения. Селин согласен насчет «мусора», но не верит и в потустороннее спасение.
Последующие памфлеты отдаляют Селина от всех порядочных людей. Они настолько одиозны, что у некоторых читателей возникает подозрение: уж не дурачит ли их Селин и не представляют ли памфлеты собою пародию, неуместную грубую шутку. Такого мнения придерживался А.Жид, который писал:
«Ну а если это не шутка, тогда Селин полный псих».
Однако Селин и не думал шутить.
Путь духовно близкого Селину героя в крайне правый лагерь, смыкающийся с фашизмом, предсказал Максим Горький в речи на Первом съезде советских писателей:
«Литератор современного Запада… потерял свою тень, эмигрируя из действительности в нигилизм отчаяния, как это явствует из книги Луи Селина „Путешествие на край ночи“; Бардамю, герой этой книги, потерял родину, презирает людей… равнодушен ко всем преступлениям и, не имея никаких данных „примкнуть“ к революционному пролетариату, вполне созрел для принятия фашизма».
Селин не был единственным французским писателем, ушедшим от анархизма в сторону фашизма. Подобную эволюцию проделал и Дрие ла Рошель, ставший в годы оккупации активным коллаборационистом.
В какой-то момент эти писатели заколебались перед выбором, куда пойти: налево или направо? Сама необходимость выбора была продиктована скорее не сиюминутными политическими соображениями, а душевным состоянием. Нельзя вечно пребывать «на краю ночи», жить, как говорил Достоевский, бунтом. Требовалась какая-то прочная опора вместо отчаяния. Писатели истосковались по вере. Показательно свидетельство Дрие ла Рошеля:
«В чем твоя вера, какова твоя концепция мира? — вопрошает он в те годы своего аргентинского корреспондента. — Тебе будет, наверно, затруднительно это выразить. А мне? Единственно, кто прав, — это великие страшные скептики, такие, как Джойс, Валери, Жид. Если я не стану социалистом, коммунистом, я подохну… Единственные, кто говорит четко, — это коммунисты, прочие вязнут в идеализме… Но я слишком поздно прихожу к социализму, как Жид. Беда, черт возьми, в том, что для того, чтобы стать коммунистом, нужно быть материалистом, а к этому нет возможности прийти. Утверждать материю — значит в какой-то степени утверждать бытие. А как раз в этом и состоит моя болезнь, что я не могу утверждать ни бытия, ни своей личности. И вот почему мои романы так плохи, когда они не негативны. Единственно хорошие вещи сегодня негативны (включая Лоуренса)… Прочти „Путешествие на край ночи“ Селина. Мы больны, как больны наши предметы, сделанные на конвейере… А тогда, когда мы искренни, мы кричим: — Дерьмо!».
Селин тоже не смог стать социалистом, потому что был не в состоянии поверить в материю и человека. Он считал, что
«социализм — это вопрос качества души. Социалистом приходят в мир, им не становятся».
Но Селин, как и все европейцы 30-х годов, безусловно, чувствовал приближение новой войны. Селин не мог стать социалистом, но он был убежденным пацифистом, испытавшим на своей шкуре «прелести» войны. В конечном счете пацифизм и становится единственной его опорой. Нужно всеми силами предотвратить войну, и Селин принимает участие в борьбе за мир, но с обратной стороны. В основу своего пацифизма он положил расовую теорию.
В «Путешествии на край ночи» Селин отозвался о расе и о французах весьма категорично:
«То, что ты называешь расой, — это просто большая куча изъеденных молью, гнойноглазых, вшивых субъектов вроде меня. Вот что такое Франция и французы!»
Но в конце 30-х годов Селин встает на защиту арийской расы, этой, по его словам, уязвимой «грунтовки», на которую насильственно хотят наложить другие цвета. Селин возлагает ответственность за разжигание новой войны на евреев. Из гонимого респектабельной публикой анархиста Селин сам превращается в гонителя. В послевоенном интервью он признавался, что был антисемитом
«в той степени, в которой считал, что семиты подталкивают нас к войне».
Селин излагает свою позицию в памфлете «Резня из-за пустяков» (1937):
«Я не желаю воевать за Гитлера, это я вам говорю, но я не желаю воевать и против него, за евреев… Это евреи, и только они, толкают нас к пулеметам… Гитлер, он не любит евреев, я тоже их не люблю… И нечего волноваться из-за ерунды… Это не преступление, если они вас отталкивают… Я их сам отталкиваю!.. Евреи в Иерусалиме, немножко пониже, на Нигере, мне не мешают! они совершенно мне там не мешают!.. Я бы им отдал все Конго! всю бы Африку отдал им!.. Либерия, я знаю, это их негритянская республика, она ужасно похожа на Москву. До такой степени, что вы не поверите…»
Все это похоже на параноический бред, который до сих пор стараются скрыть от читателей наследники Селина, запрещая переиздание памфлетов. Но «полный псих» продолжал упорствовать. Он уповает на силу. Он рассматривает нацистский вермахт (вплоть до начала войны) в качестве гаранта европейской безопасности.
Вслед за «Резней из-за пустяков» (в самом названии уже содержится выпад против врагов нацизма) он публикует «Школу трупов» (1938). Памфлет подвергается преследованию за клевету; на его тираж налагается арест. Однако при немецкой оккупации Селин переиздает его и тогда же пишет памфлет «Переполох» (1941).
Поведение Селина при оккупации многократно анализировалось не только французской критикой, но и французским правосудием для определения вовлеченности его в коллаборационизм.
В момент объявления войны Селин хотел вступить добровольцем во французскую армию в качестве врача, но был признан негодным для службы по состоянию здоровья. При наступлении вермахта на Париж Селин, вместе с диспансером, где работал, эвакуировался в Ла-Рошель, но затем, после подписания перемирия, возвратился назад.