Лабиринт розы
Шрифт:
Алекс с Люси, взявшись за руки, слушали Кэлвина и удивлялись: эти самые слова были написаны на пергаменте, послужившем оберткой для украшения, которое они нашли в сундучке Джона Ди. Никто, кроме них самих, не видел этих строк, ни одна живая душа. Ларец пока дожидался своего часа — они именно сегодня собирались открыть его для всех. Невозможно было поверить, что Кэлвин угадал и выбрал эту цитату, слово в слово, или подглядел ее в тайнике. По крайней мере, Алексу такое казалось невероятным.
Закончив, кузен предложил тост за «двоих в одном», а когда утихли перешептывания, Амаль
— Позвольте и мне сказать несколько слов.
Его глаза привычно поблескивали; видно было, что Амаль рад такой развязке событий ничуть не меньше, чем Генри. Он очень уважал Алекса и считал его достойным своей невесты, с удовольствием отмечая, что Люси смогла исподволь кое-что изменить в натуре его младшего коллеги. Подняв бокал, он торжественно произнес:
— «В безводнейшей, бесцветнейшей пустыне бесчисленных страданий я потерял рассудок, но набрел на розу». Эти строки принадлежат суфийскому поэту Руми. Думаю, Алекс, они к вам очень удачно подходят. За Алекса и его розу!
Гости с готовностью его поддержали, а растроганная Люси стиснула хирурга в объятиях.
— Спасибо вам, Амаль!
«А та роза на сундучке?» — вдруг вспомнила Грейс, смахивая слезу. Она умоляюще посмотрела на подругу и под шумок спросила:
— Люси, что все-таки было в том ларце, кроме этого потрясающего украшения? Ты просила нас дождаться сегодняшнего вечера. Разве ты не обещала посвятить нас в тайну?
— Я пока сама не знаю, Грейс. Думаю, нас ждет больше вопросов, чем ответов, — найдется над чем поразмыслить. Вот где настоящее сокровище! — Она с улыбкой взглянула на Алекса. — Что до вещественного содержания, кажется, уже подошло время раскрыть его, как и было обещано.
Из дома вышла распорядительница банкета и переговорила о чем-то с Генри, который тут же предложил гостям занять места за столом в благоухающей цитрусами оранжерее. Саймон и Грейс возглавили процессию, наказав молодоженам войти последними, как того требовала традиция. Каждому они вручали зажженную свечу, чтобы украсить длинный праздничный стол. Вереница огней постепенно скрылась в доме и затем вновь показалась, замерцав за стеклами оранжереи. Последней ушла Лаура в сопровождении Генри, а Алекс и Люси ненадолго задержались в розарии Дианы. Они допивали шампанское, глядя на старинные сундуки — в том числе тот, который прежде был обтянут суровой оплеткой и подарил Алексу его «ангела». Новоиспеченная миссис Стаффорд сказала супругу:
— Вот он, наш сон в летнюю ночь, Алекс. Приближается час солнцестояния. Это случится сразу после полуночи, в саду торжества добра над злом, где все перепуталось и перевернулось с ног на голову.
Она прислонилась к нему, водя пальцем по зеркальному узору в Венерином фонтане. Улыбка не сходила с лица Алекса, чья «светящаяся суть», по определению Люси, в этот вечер была особенно заметна.
— Ты сегодня выпьешь как следует, Люси? Я еще ни разу не видел тебя пьяной.
Она рассмеялась и энергично замотала головой:
— Ты считаешь, что стоит? Я ведь хочу запомнить всю предстоящую ночь, ничего не
Еще днем Алекс порывался сказать ей одну вещь. Подходящий момент теперь настал, и он искренне надеялся, что его признание не омрачит Люси ее лучезарного настроения.
— Люси, мне искренне жаль, что твоя мать не приехала вместе с Лаурой. Мне очень хотелось, чтобы хоть эти поиски ты довела до конца — нашла бы мать.
«Ах да, Лаура!» — вспомнила Люси и плутовато улыбнулась ему. Она решила, что сейчас не время для подобных тем, и, поставив бокал на бортик фонтана, заключила лицо Алекса в ладони.
— Разве ты еще не понял, Алекс Стаффорд? — тихо покачала она головой. — Я нашла ее. Прямо здесь.
Он сразу все понял и облегченно улыбнулся, едва слышно вымолвив: «Да». Диана заменила Люси мать лучше, чем все прочие женщины, встречавшиеся ей в жизни.
— Выпьем за Диану, — предложила Люси. — За плюрализм веры и за отсутствие догм в вопросах, о которых мы не знаем ничего определенного.
Обнаружив, что ее бокал почти пуст, Люси позаимствовала шампанское у Алекса и, осушив бокал до дна, рассмеялась:
— Поймут ли это люди хоть когда-нибудь?
— И разрешат ли им сильные мира сего понять это?
Люси прижалась к нему.
— Будем считать, что эта задача досталась нам в наследство вместе с сундуком. И Саймон, и Грейс, и Кэлвин, и мы с тобой, и те, кто с нами заодно, как я теперь понимаю, должны звонить во все колокола, предупреждая о тлетворном влиянии этих людей на политику и законность, на свободу выбора. Ни одна религия не имеет монополии на подобную нетерпимость. В Откровении Иисус изображен воином «с мечом в устах», [148] но я надеюсь, что нам вполне по силам найти слова, чтобы отразить удар.
148
Откровение Иоанна Богослова, 2:16.
Люси коснулась прекрасного украшения в ее волосах — монады Джона Ди; как она определила для себя, это был свадебный подарок от него и от Просперо. Неизвестно, обладало ли оно волшебным действием, но Люси всем сердцем пыталась постичь его значение и с того знаменательного утра в Лонгпэрише все время носила эту драгоценность на себе. Вещица помогла ей примириться с чуждыми ей понятиями, научила вникать в суть всего незнакомого и непостижимого. С этих пор Люси помнила, что внутреннее надо принимать как внешнее, а женское — как мужское, и старалась претворить мысленный образ в действительность. Постепенно ей это удалось.
После свадьбы, проведя с Алексом несколько дней в мучительных спорах и добившись наконец его согласия, Люси отправилась к доктору Лоуэллу, чтобы подкорректировать свой медикаментозный курс. Ощущая абсолютное психологическое тождество с Уиллом, она настаивала на том, чтобы снизить употребление иммунодепрессантов до ничтожного минимума. Предложение было необычным, но в его пользу говорили очень многие факторы, в первую очередь сохранение здоровья Люси — в особенности если бы она решилась выносить ребенка.