Лабиринт. Книга первая
Шрифт:
Это зрелище снова вызывало жалость пополам с отвращением.
– Да, ему же работать надо.
– И хорошо. А ты, Анечка, надолго к нам? – Снова на лице тети Саши появилось неприятное выражение любопытства, и я почувствовала, как в смеси жалости и отвращения, доля отвращения начинает перевешивать.
– Пока не знаю, – ответила я, стараясь сохранять дружелюбный тон и почему-то не решившись поправить ошибку в имени. От этих выцветших колючих глаз, от этого длинного крючковатого носа с большой родинкой на одном из крыльев, от драной накидки, от этого назойливого мушиного любопытства хотелось закрыться, спрятаться, защитить себя и не отдавать ни кусочка своей приватности. Даже свое имя. Эту защитную реакцию кое-кто из прошлого, наверняка, назвал бы пассивной агрессией, как он называл почти все, что я делала в общении с людьми. Но кое-кого в
– Олеженька сказал, ты аж из самой Москвы приехала. Ну то и слышно, аканье у тебя, – проговорила тетя Саша. – А что приехала-то в нашу глушь? У нас-то все, наоборот, в столицу прут, а ты обратно. Что так? В Москве не задалось что ль?
– Да как-то так вышло, – я снова улыбнулась, хотя это давалось все труднее. Мышцы лица напрягались и сопротивлялись лицемерию. – Ой, вы меня извините, у меня там кофе на плите!
Соврав, я ретировалась в комнату и замерла, наблюдая за соседним балконом из-за полупрозрачной пыльной тюли. Тетя Саша посмотрела вслед недобрым взглядом, а потом, ковыляя и прихрамывая, вернулась к себе. Я выдохнула – и только в этот момент поняла, что, прячась за тюлем, старалась не дышать, отчего сердце бешено заколотись.
Становлюсь социофобкой. Почему-то эта мысль самой мне показалась очень смешной, и я с трудом сдержала хихиканье. И тут же привычно поймала себя на лжи – отчего-это «становлюсь»?
Я выдохнула, успокаивая сердцебиение, и взялась разбирать спортивную сумку, в которой уместился весь мой небольшой багаж. Душ, кофе, а потом можно начать уборку.
Заброшенная квартира с каждой минутой нравилась мне все больше и больше. Сама ее запущенность казалась безопасной, словно это место успело забыть, что когда-то здесь жили люди, и поэтому теперь могло стать по-настоящему моим. Требовавшие ремонта скрипучие полы, кусками отслоившиеся выцветшие обои, огромный запыленный платяной шкаф, хранивший ставшее тонким и мягким от времени постельное белье, на котором спали люди, которых я никогда не встречала – или забыла. Все это казалось мне удивительно уютным и создавало ощущение, что я вернулась домой. А ведь в этой квартире я если и бывала прежде, то лишь однажды. Да и то так давно, что точно ничего из этого не запомнила. Но разве теперь это имело значение?
Я забросила в стиральную машину всю свою одежду, требовавшую стирки после долгой дороги, вытащила из шкафа в спальне старую мужскую рубашку и полотенце и с удовольствием отправилась душ. Было так здорово просто стоять под слабым напором струй теплой воды и чувствовать, как стекает по коже пот, и пыль, и усталость, и запахи, и звуки поезда дальнего следования, который всего несколько часов назад привез меня в этот город.
Соорудив на голове тюрбан из мокрых волос и полупрозрачного от ветхости полотенца и надев огромную мужскую рубашку, доходившую мне чуть ли не до колен, я вернулась на кухню и принялась разбирать еду, которую оставил Олег. Как я и думала, в основном в пакете была лапша быстрого приготовления и шоколадные батончики, а еще коробка чая и упаковка молотого кофе, несколько банок консервов – шпроты и какая-то другая рыба. Запоздало я подумала, что, может быть, стоило отдать Олегу деньги за это угощение. Он, очевидно, жил не так уж богато, несмотря на хвастливые рассказы о том, что его маленький бизнес с конца зимы только укрепился и процветает. Но что-то подсказало мне, что это только обидело бы его, который всеми силами пытался произвести впечатление на московскую родню. Мы не говорили об этом, но меня не покидало ощущение, что он считал, что в Москве люди живут как-то иначе или что я лично привыкла к совсем другому материальному положению. А мне не хватило решительности разубедить его, рассказать, как все обстоит на самом деле. Да и имеет ли это значение, если я распрощалась с прежней жизнью навсегда?
А еще, похоже, Олег не был так уж уверен, что холодильник исправен – среди продуктов не было ничего замороженного или скоропортящегося. И даже молоко было консервированным. Однако холодильник исправно гудел, и, загрузив его консервами и дошираком, я принялась варить кофе в найденной турке – по виду очень старинной и настолько красивой, что она казалась скорее сувениром, чем посудой. И только толстый слой сажи на стенках показывал, что ею кто-то долгие годы пользовался по назначению.
Вскоре кофе был готов, и меня поразило, насколько удачным он получился, хотя дома я привыкла пользоваться кофемашиной. По кухне разливался умопомрачительный аромат, и мне захотелось взять красивую чашечку с блюдцем, выйти на балкон, освободить от чехла старое кресло и сидеть на балконе, греясь на майском солнышке и глядя на игры теней, отбрасываемых ветвями старой яблони и на мирную, ленивую, провинциальную жизнь во дворе. Сидеть так часами и никуда не торопиться. Правда, соседка тетя Саша со своими разговорами могла помешать этой идиллии, но разве я не научилась избегать общения? Всегда можно притвориться.
Я нашла в кухонном шкафу фарфоровую кофейную пару – белую с изящным рисунком листочков чашку и подходящее к ней блюдце с тонкой голубой вязью по краю, налила себе кофе и вышла на балкон.
Чехол, предохранявший кресло от дождей и снега, на удивление хорошо справился со своей задачей, и, раскрыв его, я с удовольствием обнаружила, что обивка не заплесневела и не провоняла, а само кресло с широкими деревянными подлокотниками и мягкими подушками оказалось очень удобным. Не успела я устроиться, как на соседнем балконе появилась тетя Саша. Я тут же прижала к уху мобильный, изображая разговор.
– Да-да, я внимательно слушаю… Конечно…
– Анечка, ты занята? – Громко осведомилась соседка, и я, с извиняющейся улыбкой принялась жестами указывать не телефон. Мол разговор важный, долгий, извините-простите, но сейчас я никак не могу обратить на вас внимание.
– Ну хорошо, я подожду… – терпеливо ответила соседка, но мой воображаемый собеседник не собирался быстро заканчивать разговор. Наконец, тетя Саша сдалась, сообщила, что еще вернется, и скрылась из виду.
Я убрала в сторону телефон, по которому никто не стал бы мне звонить, выдохнула. Неужели, можно было наконец, расслабиться? Я забралась с ногами в кресло, посмотрела прямо перед собой на сонный городок, лежавший внизу, сделала глоток кофе и застонала от удовольствия – то ли Олег привез какой-то удивительно удачный сорт, то ли дело было в воде, а может быть, в старинной турке – но вкус был потрясающий, именно такой, каким я представляла себе идеальный кофе. Еще один глоток. Он был еще лучше прежнего, и я даже зажмурилась от удовольствия. Так, с закрытыми глазами под мягкими теплыми лучами солнца, пробивающимися через ветви старой яблони, с тающим вкусом кофе во рту было лучше всего. Можно было представить себя невидимой и невесомой и притвориться, что никто и ничто не может вступить со мной в контакт.
– Мяу, – произнес кто-то совсем рядом со мной, и я вздрогнула, чуть не расплескав горячий напиток прямо себе на колени. Открыла глаза и в испуге оглянулась – интонация была настолько человеческой, что поначалу мне показалось, что кто-то решил надо мной пошутить. Может, Олег вернулся? Или зашел кто-то из его друзей?
– Кто здесь? – Неуверенно спросила я, и тут же засмеялась от неловкости. Конечно, никого, кто мог бы мне ответить, на балконе не было. Только в солнечном пятне, чуть сместившемся к центру балкона, лежал лоснящийся, вальяжный, абсолютно черный кот, без сомнения тот самый, которого Олег прогнал несколько часов назад. Теперь он смотрел прямо на меня, и его огромные зеленые глаза влажно поблескивали.
– Опять ты? – Я почувствовала какое-то удовольствие от того, что кот вернулся, несмотря на тот нерадушный прием, который ему оказали. – Откуда же ты тут взялся?
Было бы странно рассчитывать, что кот ответит, и он, разумеется, в ответ промолчал. Только лениво повел ухом и медленно мигнул зелеными глазищами. Глядя на его самодовольный и совершенно спокойный вид, я вдруг подумала, что, возможно, у кота было гораздо больше оснований считать себя хозяином в этой квартире, чем у меня. И мне захотелось как-то приласкать его, загладить перед ним мнимую вину, о которой он, вероятно, уже и не помнил.
– Интересно, как тебя зовут… Ты извини, что так вышло с Олегом. Он вообще добрый… Ты, наверное, голодный?
Кот снова мигнул, медленно встал и уверенно направился в комнату, всем своим видом показывая, что мое предложение услышано, понято и найдено привлекательным. Он спокойно прошелся по квартире, зашел на кухню, сел посередине, облизнулся и выжидающе посмотрел на меня. А я словно загипнотизированная следовала за ним, затем открыла холодильник, достала консервы.
– Бычки или килька? – Спросила я больше саму себя, с некоторым сомнением глядя на жестяные банки. У меня ведь никогда не было домашних животных, и я не знала, можно ли вообще кормить кота такими консервами. Но ведь ничего другого я все равно не могла ему предложить, верно?