Лабиринт
Шрифт:
Толик подумал, он хочет защитить своего отца, но Темка шел, сжав кулаки, прямо на него, и тот отступил перед напором собственного сына.
– Ты что?.. Ты что?.. – жарко шептал Темка, и пьяный пятился назад, пошатываясь.
Наконец он разжал кулак, и горлышко зеленой бутылки с зазубренными краями жалобно звякнуло об асфальт. Тут же, словно эхо, грянул пристанский колокол.
«Отправление», – отметил про себя Толик. Пьяный остановился.
– Ладно, – мотнул он головой и протянул к отцу ладонь. – Тогда дай трояк!
Отец полез в карман, чтобы достать деньги, но Темка обернулся к нему и крикнул:
– Не надо!
Он крикнул негромко, но повелительно. И Толик удивленно отметил, что отец немедленно послушал его.
– Ну хоть рубль! – попросил, чуть трезвея, пьяница.
Темка не отрываясь смотрел на него и молчал. Потом сунул руку в карман и вытащил деньги.
– На! – сказал он резко и тут же повернулся.
Подпрыгивая и дико гикая, пьяница побежал к ларьку, а Темка шел на пароход. Проходя мимо отца и Толика, он даже не взглянул на них. Только бросил коротко и властно:
– Идем!..
Колокол на пристани громыхнул два раза, и, словно подтверждая его сигнал, громогласно и хрипло, как какой-нибудь допотопный ихтиозавр, заорал пароходный гудок.
Торопясь, они взбежали на палубу.
2
Крутой берег подвинулся в сторону, сразу убавив свою крутизну, и пароход, вспенивая воду, вклинился в тихую, а оттого жестяную на глаз реку.
Над головой лениво полоскался флаг, пароход мелко подрагивал корпусом и пускал из трубы в прозрачное небо едва различимую полоску жаркого марева.
Тетки с котомками расселись по скамейкам, достав всякую снедь, развязали цветастые платки, успокоились, засмеялись, похрустывая плотными огурцами; рыбаки, прислонив вороха удочек, наконец-то объединились в буфете; туристы запели веселую песню.
Темка стоял на самом носу, облокотясь о перила, глядя на воду, ни разу не сказав ни слова и даже не обернувшись, словно обиделся за что-то на Толика и отца.
Чтобы как-нибудь сгладить случившееся, Толик подошел к дружку и обнял его за плечо. Темка не шелохнулся.
– Ну чего ты? – спросил Толик.
Темка не отвечал, и Толик подумал, что, пока Темка лежал в больнице, время для них как бы приостановилось. В шахматах еще так бывает: игроки ходят, двигают фигуры, но положение – позиция по-шахматному – не меняется. Никто не сильней – ни белые, ни черные. Так и вокруг Толика было. Все двигались, разговаривали, что-то делали, но ничего не изменялось.
И вот время снова тронулось. Они увидели Темкиного отца – часовая стрелка пошла вперед. Но не с той минуты, когда остановилась, а как бы пропустив прожитое, как бы сделав скачок вперед. И оказалось, что очень многое стало другим.
Успокоилась мама: видно, смирилась, что отец не вернется. Подружились отец и Темка, хотя должно было быть наоборот. И он, Толик, человек, который, может, больше всех хотел, чтобы отец вернулся, помогал этой дружбе.
Время шагнуло вперед и сразу переменило Темку. Раньше бы он уговаривал своего отца, повел бы его домой, может, а теперь от него отказался – легко ли это?!
Время пошло дальше и сразу провело между отцами и сыновьями новую черту, водораздел, как говорится в учебнике географии. По одну сторону черты сразу трое – Толик, Темка и отец Толика.
Но что же – так все и останется? Трое по одну сторону? Один отец у Толика и Темки?
Толик повернулся к Темке. Что бы он сказал на это? Толик обрадовался, если бы Темка стал ему братом. Был счастлив!
Но ведь все это детство, все ерунда. Если они оба с отцом, то как же матери? И у Толика и у Темки свои мамы, и обе они жены отца: одна бывшая, другая настоящая. Вот тут-то уж ничего не придумаешь. Никакая фантастика не поможет.
Старая мысль кольнула Толика. Снова он подумал про маму с подозрением. Уж очень веселая она. Подозрительно веселая. А что, если в самом деле выйдет замуж?
Толик с ужасом представил, как в их комнату явится какой-то мужчина и сам собой, не спросясь, станет его новым отцом. Пусть это называется не так – не отец, а отчим, – но какая разница! Другой человек будет проверять дневник, говорить разные слова, указывать, шутить, а может, и бить – всякие ведь бывают люди…
Нет, он никогда не примирится с этим, никогда не будет говорить с этим новым отцом как с отцом!
Толик посмотрел на Темку – и вдруг, может быть, впервые за все время понял его по-настоящему. Понял всю его лютую ненависть к отцу, которая была сперва. И понял вдруг силу – да, да! – силу отца, который преодолел Темкину ненависть. Который заставил Темку сказать: «А у тебя законный отец!»
«Но что все-таки, что будет дальше? – с тревогой и тоской подумал Толик. – Ведь время снова идет, шагает, стучит машинами в пароходе, тикает стрелками в часах».
Толик обернулся. Отец подошел сзади и положил им на плечи тяжелые ладони.
– Что, хлопчики, приуныли? – спросил он негромко и сам себе ответил: – Не надо унывать. Не надо… Ну-ка хвост морковкой!
Сзади запели. Толик подумал, что это опять туристы, но песня была очень странная, не туристская.
Он оглянулся. Тетки, которые тащили мешки и корзины с хлебом, скинув на плечи платки, негромко пели.
Песня была печальная. Сперва Толик различал лишь незнакомую мелодию, но потом разобрал и слова:
Закатилось ясно солнышкоВ три… ой, три дня, три да часа,В три дня, в три часа…Ой, занималась наша зорюшка,Зо… ой, зорюшка да ясна!Зорюшка ясна…Ой, по этой-то ли по зорюшкеПта… ой, пташицы да поют…Толик оглядел палубу. Притихшие туристы отложили гитары, и удивление остановилось на их лицах. Хмурились почему-то пожилые рыбаки возле своих удочек.