Лабиринт

Грушевицкая Ирма

Но это остервенение, с которым Мэтт ее брал! В какой-то момент она даже испугалась, особенно, когда он крепко сжал в ладонях ее лицо. Глядя в его почти безумные глаза, Мэри не понимала, что делает неправильно. Ему плохо? Ему так же больно как ей? Почему его зубы сжать, почему так широко раздуваются ноздри. А эта появившаяся венка на виске и тяжелое дыхание, перешедшее в полный боли стон. И этот рывок из нее, как будто она прокаженная. Опираясь на руках, Мэтт крепко зажмурился и ритмично дергал бедрами при каждом выплеске горячей белой жидкости из прижатого

к ее животу члена.

Она неправильная. Дефектная. Ей больно. С ней ему тоже больно. Она не получает удовольствие и не доставляет его. Она…

— Мэри. Моя Мэри. Сладкая Мэри. — Легкий поцелуй в губы. В кончик распухшего носа. В уголок глаз. Снова в губы. — Посмотри на меня.

С трудом разлепив склеенные слезами веки, Мэри не сразу смогла сфокусироваться на нависшем над ней мужском лице. Внимательно всматривающемся в нее мужском лице.

— Вот и хорошо. Ты меня слышишь. Слышишь и слушаешься. И позволяешь о себе заботиться. Кивни, ягодка.

Он попросил кивнуть, и Мэри кивнула. Может, хоть так она сможет его порадовать — слушаясь.

Удовлетворенный ее согласием, Мэтт еще раз поцеловал Мэри и поднялся с кровати. Она следила за ним широко распахнутыми глазами. Даже находясь в полном смятении девушка не могла не отдать должное красоте хорошо сложенного мужского тела. Мышцы перекатывались по обнаженной спине Мэтта, переходя в узкие бедра и крепкие ягодицы. Да, она хорошо разглядела его, пока он двигался, немного неуверенно ступая босыми ногами по темному полу.

Только оставшись в одиночестве, Мэри позволила себе закрыть глаза и устало откинуться на подушки. Все это для нее слишком. Невозможно справиться, невозможно выделить главное в обуревавших ее мыслях и чувствах. Невозможно расслабиться. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Убежать и навсегда остаться в этой постели. Ей было и холодно, и жарко одновременно. Голове жарко, а телу холодно.

Чтобы укрыться, Мэри потянула за край темно-серой шелковой простыни. Взгляд зацепился за испачканный живот. Размазанная по нему вязкая жидкость на вид была слегка розоватой. Неужели, из нее вышло столько крови? Приподнявшись на локтях, девушка с опаской раздвинула ноги. Так и есть: темные разводы украшали не только сливочно-белые бедра, но и отчетливо просматривались на шелковых простынях.

В мгновение ока Мэри скатилась с кровати и принялась судорожно стаскивать с нее постельное белье.

Только бы это не отпечаталось на той стороне. Только бы…

— Что ты делаешь?

Не замечая или не желая замечать вернувшегося в спальню Мэтта, Мэри бегала вокруг кровати, выпрастывая аккуратно заправленные под матрас простыни.

— Мэри?

— Они испорчены. Простыни испорчены. Надо убрать.

— Оставь. Я сам.

— Нет. Я испортила простыни. Я уберу.

Вряд ли в этот момент девушка осознавала, как именно звучит ее голос. А вот Мэтт прекрасно слышал в резких словах, произнесенных на выдохе, и надрыв, вызванный отчаянием, и жгучий стыд.

В общем-то, все понятно. Мэри скромна и одинока.

Заботу о себе принимает в штыки, потому что не привыкла, чтобы о ней заботились. Последнее сродни гордыне, но вряд это чувство можно приписать Мэрилин Рейнольдс, которая в данный момент сдирает с кровати простыни. В другой ситуации эта беготня его позабавила бы, но только не сейчас.

Мэтт решительно выдернул из рук девушки скомканное белье и кинул его обратно на кровать.

— Прекрати, Мэрилин!

Резкий окрик заставил ее замереть. Чувствуя себя потерянной, Мэри уставилась на бесформенную серую кучу, не имея ни малейшего представления, что же делать дальше.

Мэтт же, наоборот, знал, что делал: не дав ей опомнится, он подхватил девушку на руки и понес прочь из комнаты. Мэри не выразила ни малейшего интереса к тому, куда и зачем он ее несет, однако вид отделанной черным с белыми прожилками мрамором ванной комнаты немного ее отрезвил.

Помещение размерами раза в два превышало спальню в ее квартире. Туалетная зона и душевая кабина были отделены стеклянными перегородками. Белоснежная ванна, встроенная в подиум напротив панорамного окна, размерами напоминала небольшой бассейн. Сейчас она наполнялась водой из хромированных кранов, взбивающей напором ароматное облако пены. Однако, Мэтт пронес ее мимо.

Только у душевой он поставил Мэри на ноги. Зайдя первым за перегородку, мужчина включил воду, отрегулировал и подождал, когда она нагреется.

— Иди сюда.

Мэри вдруг стало очень неловко. Принимать душ вместе — что может быть интимнее. Несмотря на только что совершенные ими действия, к следующему этапу в отношениях с Мэттом она оказалась не готова. Она вообще никаких этапов больше не ожидала.

— Может, я сама? — спросила она тихо, не особо рассчитывая, что он согласится.

Так и оказалось: Мэтт молча вышел из постепенно заполняющейся паром кабины, крепко взялся за плечи и буквально переставил ее внутрь.

Что ж, ладно.

Только стоя под бьющими из стен и потолка струями, Мэри поняла, насколько продрогла. Дело было ни столь в физическом, сколько в эмоциональном холоде, который накрыл ее с головой. Следы от их занятия любовью стали последней каплей. Будто она оставила на этих простынях часть себя. Чувствует ли Мэтт то же самое? Сколько их было — женщин, которых он укладывал в ту постель, чтобы позже вот так же занести в душ?

— Перестань, — раздался из-за спины раздраженный голос. Тот же тон, что и в спальне.

— Что перестать?

— Думать. Твои мысли оглушают.

— Ни о чем я не думаю.

— Еще как думаешь. И мне это не нравится.

— Ладно.

Некоторое время она молча отмокала под теплыми струями. За ее спиной что-то происходило, Мэри ощущала движение. Впрочем, не все ли равно, что Мэтт там делает? Он хотел, чтобы она вымылась? Она вымоется. Вода очищает. Вдруг, ей повезет, и вместе с телом, очистится и душа. И для начала надо снова послушаться и перестать думать.