Лабиринты миров. Мир, в котором меня любят
Шрифт:
– Сегодня же сообщу покупателям, что вы освободили жилплощадь.
– Спасибо вам. С вашей легкой руки у меня квартира с плеч свалилась, – пошутила я.
Рассмеявшись она развернулась и уверенно, даже торжественно, пошла к выходу. Я проводила ее взглядом, вылавливая из общего шума звон брелока. Моего брелока. Это последняя вещь, связывающая меня с прошлым. Мне хотелось броситься за ней, отобрать дорогую сердцу безделушку, чтобы помнить все: любовь, радость, боль. Я хочу помнить эту боль. Но я не успела и дернуться, как Луиза уже подошла к стеклянным дверям, ведущим на улицу. Она заметила брелок, возможно, он бренчал слишком громко или больно бил по пальцам. Вдруг как в замедленной съемке она остановилась, аккуратно освободила кольцо из общей связки и выбросила его в мусорное ведро. Вот так
Шаг второй
Институт находился в моем городе, в стороне от центра деловой суеты и многочисленных туристов. От переполнявших меня смешанных чувств я решила прогуляться и подготовить речь. Я понимала, что путь неблизкий, но не могла заставить себя сесть в транспорт. Ноги сами вели в нужном направлении, выбирая повороты и обходные пути. На удивление в дороге мне попадались только зеленые светофоры, так что не приходилось снижать скорость и сбивать мерность шагов.
Сосредоточившись на мыслях, иногда заставляющие сжимать кулаки и стискивать зубы, я подбирала слова, сильные, убедительные, чтобы уговорить Иннокентия и, если понадобиться, его начальство. Не гнушалась я и взяткой – мне было не жалко раздать все имеющиеся у меня деньги или перечислить их на счет института. Я шла ва-банк.
Однако когда я приблизилась к последнему перекрестку и увидела огромную очередь перед входом, мне пришла в голову новая идея. Будучи уверенной, что люди стояли туда, куда нужно было и мне, я просто встала в конец. Интуиция подсказывала довериться чувству и положиться на друга. В сердце поселилась надежда, что можно будет попасть в программу, не поднимая лишнего шума. Но судя по количеству желающих, за это придется постоять.
Какофония городских звуков ударила по ушам: гудки автомобилей, скрип колес, топот ног, дребезжание стекол, песни уличных музыкантов и отдаленные крики с предостережениями о пагубном вмешательстве в космический порядок – куда же без городских сумасшедших? Движение не останавливалось ни на секунду, и мне стало немного грустно от того, насколько жизнь одного человека перестала иметь вес. И все эти люди, стоящие впереди и подходящие сзади, станут лишь маленьким винтиком в огромной машине науки. Мало кто из них дойдет до конца, единицы полетят в параллельные миры, но сколько же счастья сейчас в их глазах, как весело они переговариваются в ожидании необычного приключения.
Порыв ветра налетел так неожиданно, что я не успела среагировать и наглоталась дорожной пыли. Стало зябко – погода не баловала в этот последний день лета, – а я была в одном спортивном костюме. Вдобавок, очередь двигалась небыстро. Когда мы наконец достигли ступенек, я сообщила соседям, что поднимусь по ступеням, чтобы размять ноги, и мы встретимся с ними уже наверху.
Здание института возвышалось над городом несколькими десятками этажей, как и многие другие постройки современности, однако парадный вход остался неизменным с девятнадцатого века. Отреставрированный фасад кичился солидностью и фундаментальностью, колонны из зеленого мрамора возвышались на два этажа, поддерживая искусными изваяниями атлантов треугольный фронтон. Чем ближе я подходила, тем лучше могла рассмотреть рисунок барельефа. Ученые и первооткрыватели, начиная с Древней Греции и заканчивая нобелевскими лауреатами двадцать первого века, в знаменитой позе или с характерным символом были вырезаны в камне в верхней части плиты, оставив место для будущих исторически значимых личностей. От изображения великих умов меня отвлекли блестящие на солнце буквы на латинском «Primum invenire responsum». Найти ответ первыми.
Девиз института позвал за собой, и я начала восхождение на тридцать четыре магических ступеньки вверх к главному входу. Казалось, что таким образом я отдавала дань нескольким векам неостанавливающихся исследований во всех областях науки, салютуя ученым, работавшим день и ночь, чтобы открыть тайны вселенной и сделать нашу жизнь более осмысленной, логичной и эмпиричной. Было приятно подниматься по красно-коричневым мраморным
Восстановившись за последние недели, я полагала, что легко одолею подъем, однако явно переоценила свои физические данные. В тимпане голова закружилась и в висках сильно застучало. Мне пришлось искать точку опоры, чтобы перевести дух, но не успев дойти до ближайшей колонны, я столкнулась с плечом высокого мужчины. Схватившись обеими руками за голову, круговыми движениями успокаивала пульсирующую шишку. Когда боль немного отпустила, я попыталась рассмотреть обидчика.
От дополнительного удара все плыло перед глазами, не давая возможности сосредоточиться на лице и речи торопившегося мужчины. Мне удалось рассмотреть только темные кудри и пронизывающий холодный взгляд. Пришлось поспешно извиниться, чтобы скорее отделаться от неприятного прохожего, но он стал напирать и грубить. Его голос заполнял уши, вымещая городской шум. По отдельности слова приобретали смысл, но я не могла соединить их в общее повествование. Мне показалось, что он даже не со мной говорил. Он обращался на ты и сыпал обвинениями, будто давно меня знал, но при этом не назвал моего имени. Это настораживало, и я отступила на шаг, а мужская фигура продолжила метаться рядом со мной. Он махал руками и все еще что-то кричал. Не выдержав, я тихо попросила: «Просто идите». Видимо, это было произнесено достаточно убедительно, потому что раздражающее мельтешение исчезло.
Я закрыла глаза и прикрыла их руками, чтобы прийти в себя. В возникшей темноте сердце потихоньку успокаивалось, и пульс приходил в норму. Я решилась поднять веки, голова закружилась, и меня повело. Чтобы удержаться на месте, я занесла ногу назад, но не найдя опоры, начала терять равновесие. Не успев испугаться, почувствовала, как кто-то подтолкнул меня вперед. Сильные мужские руки так напомнили прикосновения мужа, что я застыла, боясь оглянуться.
– Вы в порядке? – чужой голос принес облегчение.
Выдохнув, я повернулась к мужчине и с улыбкой заверила его, что твердо стою на ногах. Волосы соломенного цвета прикрывали уши и были необычно длинные для нашего времени, когда многие предпочитали короткие прически с выбритыми висками. Он превосходил меня в росте на целую голову, но по возрасту ему было примерно как и мне, около тридцати пяти. Зато взгляд его рассказывал о многом: я смотрела в зеркало. И пусть я не знала, как, но я точно знала, что у него случилось.
Удовлетворенно кивнув, он еще секунду что-то сосредоточено искал в моих глазах, а потом скорым шагом направился к входу. В это время на верхних ступенях показались знакомые лица, и я вернулась в очередь.
Вторая створка двери была закрыта, позволяя входить только по одному. Стоящий здесь же охранник предупреждал об обязательном сканировании для считывания данных, внесенных в общегосударственную систему контроля населения. После пандемии снесли почти все комитеты, полностью перестроив госструктуру. СКН содержала все основные документы о жизни человека от свидетельства о рождении до свидетельства о смерти. Встроенное в арку устройство сканировало тонкой фиолетовой полоской перешагивающих через порог, ослепляя на долю секунды и открывая доступ во внушительный холл.
Под небольшим куполом, расписанным в стиле барокко, преграждая путь к парадной лестнице, стояли больше десятка широких столов. Молодые люди и девушки в белых халатах – интерны или младшие научные сотрудники – с приветливыми лицами общались с кандидатами в программу. Здесь же выдавались анкеты для самостоятельного заполнения.
Принтер, стоявший на краю журнального столика, тихо скрипел, получая сигнал о новоприбывшем кандидате, хватал чистый лист и, быстро нанося лазером черную краску, печатал стандартный опросник. На моих листах уже была фотография, штрих-код в правом верхнем углу, но больше всего меня удивила печать «одобрено» на последней странице. Выглядело подозрительно, когда я заглядывала в анкеты других кандидатов, и люди недовольно отворачивались, иногда грубо отзываясь на мой счет. И все же, поиски печати не увенчались успехом.