Лабиринты памяти

Духин Сергей

В то время я был в приличной физической форме, но, скажу честно, на середине трубы все равно сломался. Закончились не только силы, на исходе была еще и воля. Все ближе и ближе подбиралась паника.

Читать, конечно, легче, чем находиться глубоко под землей в обжатом стенками трубы пространстве, ледяной воде, грязи и темной безысходности.

Повреждение трубы обнаружилось через двести тридцать шесть метров. Не заметить его было нельзя. Стык двух труб полностью разрушился, и одна из них просела примерно на десять-двенадцать сантиметров относительно другой. Я нашел дефект, задача выполнена!

Фонарик выхватил из темноты вымытые водой пазухи в земле за пределами водовода.

Получалось, что вода через образовавшуюся щель проникала в грунт, распространялась на значительные расстояния и затапливала подземные сооружения. Видимо, это было только начало. Еще немного, и последствия могли бы быть гораздо более катастрофичными.

Но вернемся ко мне. Место аварии обнаружено, впереди прямой участок и уже виден свет в конце тоннеля. Дергаю за веревку, сигнал о находке передан.

Отдыхаю, собираю последние силы и в полуобморочном состоянии готовлюсь к завершающему броску. И тут приходит очередное прозрение. Я не смогу проползти через нарушенный стык. Просадка трубы уменьшила диаметр и вперед я уже не протиснусь. Развернуться тем более невозможно. Стрелки на часах пугают: прошло тридцать две минуты, осталось меньше восьми. Даже вперед – и то бы не успел.

Меня предупреждали, что сорок минут – это максимальное время, и что по его истечении рабочие начнут монтаж задвижек. Форс-мажор не рассматривался. Речь шла об интересах государства, обороноспособности и тому подобном. Я писал расписку и все это знал.

Собрав силы плюс используя заполняющий кровь адреналин, пытаюсь пятиться. Оказывается, что это в разы сложнее, чем ползти вперед. Нужна помощь извне, меня надо тащить. Дергаю несколько раз за веревку, мне посылают такой же ответ. Не понимают. Злюсь, дергаю снова, пячусь.

Сознание уже вовсю фантазирует – гипс снимают, клиент уезжает. Задвижки открывают, воду пускают, … наступает. Удар воды, короткое путешествие в ее потоке до ближайшей задвижки – и нет капитана. В общем, было весело.

Наконец по постоянно ослабевающей веревке эти бестолочи в первой камере понимают, что я пячусь, и начинают мне помогать. Сначала работаем вместе, потом я вытягиваюсь и стараюсь им не мешать. На такой случай надо было привязывать веревку не за ремень на поясе, а за ногу, запоздало размышлял я. Это было бы более эффективно и не так больно.

Смотрю на часы. Время вышло! Не успели!

Но раз тянут, значит, не все потеряно. Молюсь – Господи, не дай опустить задвижку.

Когда меня вытащили из камеры, последнее, что я увидел, была как раз опускаемая краном задвижка. После этого я отключился.

Дальше было круто. Госпиталь, воспаление легких. Палата на одного, всеобщее обожание, цветы, конфеты, фрукты, пионеры, комсомольцы, больные из соседних палат, простые люди, фотографы.

Первым пришел Демин, выгнал провожатых, сел рядом с кроватью, уважительно посмотрел и, глухо крякнув, проговорил:

– Ну ты даешь!

Потом он в подробностях расспросил меня о моих впечатлениях. Отвечая, я чувствовал себя Юрием Гагариным, который делился полученными эмоциями от первого полета в космос.

Наконец настала моя очередь задавать вопросы, главным из которых

был, конечно, один – почему не закрыли трубу и не пустили воду?

Генерал помолчал и с усмешкой ответил:

– Как тебя затопишь, если ты в рубашке родился? А если серьезно, то молись за того человека, который принял на себя ответственность за это решение. Операция была на контроле у Генштаба, там твоя жизнь по сравнению с интересами поддержания обороноспособности страны, честно сказать, ничего не стоит. Списали бы без некрологов под грифом «государственная тайна», и все. Когда доложили, что капитан в трубе, а время истекло, Москва несколько минут раздумывала. Потом кто-то за тебя вписался, и поступила команда ждать. Этот человек не побоялся серьезной ответственности, и ты о нем вряд ли когда-нибудь узнаешь… Но он подарил тебе второй день рождения. А вообще хочешь, дам тебе хороший совет? – уходя, с улыбкой сказал Демин. – Перестань ты лазить по этим трубам, подумай о семье и детях!

Праздник героя длился целых две недели. Я объедался шоколадом и фруктами и упивался всеобщим обожанием. Я был героем, про меня знали все.

Разговаривая по телефону с женой и родителями, я не рассказывал о случившемся, говорил, что задерживаюсь в командировке по работе и уже скоро приеду. При этом я искренне удивлялся, почему до них еще не дошли слухи о моем подвиге, а в Москве не готовят какой-нибудь там парад в мою честь. Все равно рано или поздно все узнают и оценят мои героизм и скромность, размышлял я.

Через некоторое время здоровье восстановилось, и можно было лететь домой. Сидя в самолете и наблюдая за фантастическими фигурами, образованными клубящимися внизу облаками, я рассуждал о своем будущем. Скорее всего, дадут какой-нибудь орден, следующее звание у меня и так на подходе, это мне не интересно.

Надо будет еще попросить трехкомнатную квартиру, вчетвером в двухкомнатной уже тесно. С этим-то после моих дел, в результате которых я сэкономил государству огромные бюджетные средства, проблем быть не должно. Мои мечты превращались в грезы и, видимо, на почве недавнего госпитального триумфа, улетали выше всех облаков.

На следующий день я уверенным шагом входил в кабинет Венедиктова. В голове крутился четко продуманный план разговора о всех моих поощрениях. Я ждал правильных слов и решений.

Но что-то сразу пошло не так. Генерал поднял на меня хмурый взгляд и с раздражением спросил:

– Где ты прохлаждался столько времени?! Сколько можно решать простые задачи? Тебя уже неделю ждут в Скрунде! Отвечаешь за пуск в эксплуатацию нового растворо-бетонного узла. Чтобы завтра уже был на месте! По прибытии доложишь!

Закончив речь, он вернулся к бумагам на столе, показывая мне, что очень занят и аудиенция закончена.

Двигаясь к выходу и не веря в происходящее, я еще несколько раз оглянулся. Сознание подсказывало, что так быть не может, генерал шутит и вот сейчас он окликнет меня и достанет из стола приказ о награждении и ордер на квартиру.

Не окликнул…

На следующий день я был в Скрунде и, выполняя там очередное задание руководства, еще целый месяц томился чувством царящей в мире несправедливости и ожидал, что справедливость все-таки восторжествует.