Лабиринты ревности
Шрифт:
— Всего два условия. Во-первых, чтобы Орфей до границы, отделяющей царство мертвых от мира живых, ни разу не обернулся. Во-вторых, чтобы не произнес ни словечка.
— Что же помешало ему исполнить такие простые условия?
— Музыкант, человек искусства… Вдохновение к таким людям приходит когда угодно и где угодно. Скорее всего, он начал на ходу придумывать новую мелодию. Сочинил какой-нибудь очередной шедевр. А в таком состоянии всегда хочется с кем-нибудь поделиться.
— Бедная Эвридика.
— Но, в отличие от нас с тобой, она была уже мертва. А Орфей-то все равно выбрался живехоньким. Это гораздо позже фурии порвали его на мелкие части.
— За что?
— За мюзикл о любви Зевса к дойной корове.
— К кому-у?
— Ну втюрился верховный бог по самую молнию в смертную женщину, а та ему отказала.
— Насильно мил не будешь.
— Но Зевс считал иначе. Он превратил недотрогу в корову… А коровы, как известно, жеманничать не умеют…
— Тьфу… Зоофилия какая-то. Малыш, хватит об античном сексе, расскажи лучше что-нибудь еще про спасение из пещер.
— Кто-то из героев однажды заблудился в самой грандиозной пещере, соединяющей южную и северную части Греции…
— И выбрался наружу?
— Да, тот-не-помню-кто спасся очень оригинальным способом. Кстати, у этого героя тоже не было ни огня, ни еды.
— И что он придумал?
— Шарил вот так же в полной темноте, как мы, и наткнулся…
— На выход?
— Нет, на спящую лисицу.
— И она цапнула его за палец?
— Нет, наоборот, он ухватил ее за хвост и заорал как оглашенный. Испуганная лисица дунула из пещеры только ей известным путем, ну а герой, держась за хвост, выбрался на свободу.
— Ты же сам сказал, что в этой пещере никто не обитает.
— Но тот-не-помню-кто выбирался не из нашего индейского лабиринта.
— Нас, Малыш, тоже, наверное, быстро забудут? Глупая, доверчивая жена старшего сержанта и не менее глупый и доверчивый муж повелительницы летучих мышей.
— А мы будем являться к ним во снах мертвым укором.
— Нет, лучше предстать отощавшими, но живыми. Выползти на карачках, выбраться на зубах, но доказать им…
— Что именно?
— Их неправоту.
— Во-первых, таким доказывать что-либо бесполезно. А во-вторых, им будет досадно лишь в одном случае… Если они узнают, что мы с тобой не погибли, а даже наоборот, обрели такое взаимное чувство, какое им и не снилось…
— Точно, вот это будет месть!
— И еще, если мы выберемся из этого проклятого лабиринта, я заменю древнегреческий словарь на легенды индейцев Северной Америки.
— Почему?
— Во-первых, и моя ревнивица, и твой мизантроп действовали под влиянием истории о наказании неверных жен племенем Больших Медведей. Во-вторых, мы встретились благодаря этому языческому сказанию.
— Что верно, то верно. Думаю, Малыш, без лабиринта ревности нам бы никогда не посчастливилось встретиться. Ты так далек от морской пехоты, а я — от дизайна унитазов… А ты мне подаришь золотой медальон?
— Никогда.
— Почему.
— Дурная примета.
Глава 7
Использованная спичка
И снова пара, обрученная тьмой, прекратила диалог.
По мере удаления друг от друга общаться становилось не совсем удобно, а на крик уже не оставалось ни сил, ни желания.
Малышу начало казаться, что его затея с пещерным обыском полностью провалилась.
Вдруг мрачную тишину прорезал женский крик:
— Нашла!
— Что?
— Не знаю — круглое, холодное и рельефное.
— Только не страгивай с места.
— Разве я похожа на дуру, которой надо повторять дважды?
— Абсолютно непохожа.
— Так давай быстрей сюда.
— Ты где?
— Здесь! Ого, а эта штуковина, оказывается, с цепочкой — гладкой-прегладкой, но тонкой.
— Осторожней, пожалуйста.
— Поторопись, Малыш, поторопись.
— Я уже рядом.
— Поаккуратней, милый.
— Извини.
— Ни за что и никогда.
— Подвинься чуток.
— Не суетись…
Малыш, задевая упругие груди удачливой разведчицы, дотянулся наконец-то до обнаруженного предмета.
— Ну-ка, ну-ка…
Одного касания хватило обреченному узнику, чтобы идентифицировать металлический объект.
— Не может быть, — сказал Малыш растерянно. — Не может быть.
— Что это, индейский талисман?
Малышка ненароком припечатала свое весомое бедро к бедру умолкнувшего исследователя.
— Ну! Чего молчишь?!
— Ценнее, даже, можно сказать, бесценнее.
— Объясни толком.
— Золото девятьсот девяносто девятой пробы.
— Ты хочешь сказать, что это…
— Да.
— Уверен?
— Да я эту штуковину ни с чем не спутал бы.
— Значит, это…
— Медальон, который я подарил жене.
— Вот ирония судьбы…
— Ирония? Я бы сказал — приветливая улыбка! Если учесть, что медальон лежит не на полу, а на уступе стены, то картина вырисовывается следующая. Цепочка оборвалась, когда Аида карабкалась наверх… и в темноте не заметила потери…
— Выходит, то, что у тебя не хватило денег на толстую цепочку, нас спасает.
— Да, сумасшедший расклад.
— Невероятный… Иногда и мужская прижимистость оказывается полезной.
Малышка, как обычно, попыталась пошутить.
Малыш же продолжал благодарить судьбу.
— А тяжесть золотого медальона припечатала его к уступу надежнее самого надежного крепления.
Малыш осторожно поцеловал неожиданную находку.
Малышка робко тронула его за плечо.
— Малыш, так ты думаешь, что выход из пещеры рядом?