Лагерь волшебников. Химия vs Биология
Шрифт:
Амори в удивлении изогнул бровь, но ответил.
— Довелось однажды. — Он достал из ящика какую-то металлическую пластинку и положил чуть ниже шарика на подставку. — Почему ты спрашиваешь?
Я неопределенно пожала плечами.
— Интересно просто, способен ли такой серьезный мужчина, как ты, поддаться сентиментальному чувству. — Вторая бровь коменданта присоединилась к первой.
— А ты считаешь, что не способен? — Амори продолжил выстраивать неизвестную мне конструкцию на столе.
— Я не знаю, — покачала я головой, — поэтому и спросила.
Химик
— Продолжим разговор или перейдем к показаниям?
— К показаниям. — Хочется поскорее вернуться в лагерь и переодеться… и покушать… и поспать… и… и… и чего-нибудь еще я обязательно захочу. Я себя знаю.
Амори дал указание лечь на спину, вытянуть руки и ноги и по возможности расслабиться. Мол, так легче перенести… Что конкретно я должна перенести он не сказал. Видимо, побоялся, что я испугаюсь.
Собранная пирамидка магическим образом зафиксировалась над моим лбом. Все, что я смогла увидеть, это дно последней пластины. Исписанная иероглифами, знаками и символами, она, после просьбы коменданта вспомнить последнюю встречу с Лизой, начала медленно приобретать желтый оттенок… Дальше я ничего не видела. Зажмурилась от боли в голове, словно в нее запустили металлический стержень. Перед глазами мелькали события давно минувшие. Наш последний поход в театр, затем лагерь и первое нападение, второе нападение, последнее… И всякие раз, когда события сменялись, меня охватывал то жар, то холод, а чувство страха, которое я испытывала в момент нападений, окутало с тройной силой.
Когда все закончилось, единственной моей мыслью было:
— Я больше никогда не буду давать показания… — Голос вышел хриплым и не похожим на меня.
— Как ты себя чувствуешь? — Без особого, впрочем, волнения поинтересовался Амори. Что он делает я могу только догадываться. Глаза открывать совсем не хочется.
— Как будто меня выпотрошили и засунули все обратно. — Призналась я, поглаживая лоб рукой.
— Пройдет, — заверил следователь, — минут через пять.
Эти пять минут надо как-то пережить, для начала. Наверно, удобно, иметь под рукой достоверные воспоминания в первозданном виде, но способ получения… То еще радостное событие…
— Теперь можно в лагерь? — Прохрипела я, по-прежнему не открывая глаз. Слишком много “приключений” на один день. Сначала нападение, еще и в память залезли. На сегодня определенно достаточно. Мне бы только до кровати добраться…
— Да, — голос его — сама задумчивость, — сама пойдешь или тебя отнести? — А вот это уже с задором сказано.
— Сама. — Я села, поймав взглядом пирамидку со светящимся шариком, в котором теперь закованы мои воспоминания. — Ноги пока на месте.
Амори не мигая смотрел на шарик, где сейчас показывался момент, когда я заметила на скале убийцу. Необычный способ просмотра воспоминаний, однако… А вообще можно самые яркие моменты жизни так хранить, не только неприятные события. Напала на тебя депрессия, достал шарик с каким-нибудь счастливым моментом и радуйся…
— Ты мне про него… или про нее, ничего не рассказал. — Напомнила я о его безмолвном обещании на пляже.
— Тайна следствия. — Без тени улыбки ответил химик и спрятал пирамидку с моими воспоминаниями в шкаф.
— Ты обещал рассказать, — вяло возмутилась я, не собираясь с ним спорить. Завтра может быть, но не сегодня.
— Расскажу, когда посчитаю нужным. — Серьезный вид так и остался при нем. Значит, ничего не расскажет. Вот что он за мужчина такой: про себя ничего не говорит, про охотника на меня же ничего не рассказывает, сплошные тайны и туман.
— Скажи тогда что-нибудь про себя, — энтузиазма в моем не наблюдалось совсем.
— Что ты хочешь узнать? — Амори запер кабинет и повел меня обратно к переходу, закинув руку на плечо. Возмутиться против этого я даже не подумала.
— Ну, например, почему ты тридцать лет сидишь в должности следователя? Мог бы и до главы дослужиться.
Химик уронил короткий смешок, мгновенно вернув на лицо холодное отстраненное выражение. Видимо, именно таким его здесь привыкли видеть.
— Я с нее добровольно ушел. — Беспечность проскользнула в его голосе. — Вернусь только в случае полного развала и невозможности справиться без моего вмешательства.
Я присвистнула, прямо как Мирти.
— Да ты, оказывается, важный дяденька.
— Как ты меня назвала? — Амори остановился… и мне пришлось. Его рука меня и задержала. Он смотрел на меня со своим обычным выражением на лице, но вот глаза все выдали. Все удивление крайней степени.
Неловко получилось… Я же вообще без задней мысли… Без намеков…
— Это… хм… я не хотела обидеть. — Извинения так себе правдоподобные. — Но я правду сказала. Разве нет? Важный — не то слово, дяденька — тоже верно, лет то тебе… — Я задумалась, пока Амори беззвучно вглядывался в мои глаза. — Сколько, кстати?
— Шестьдесят семь.
— О! — Воскликнула я. — Так я и с дяденькой не промахнулась. — Излишне весело сказала, запоздало сообразив, что цифра совсем не маленькая… Видимо на меня так все сегодняшние происшествия действуют. За речью не слежу, все чувства атрофированы. — Шестьдесят семь? — Переспросила на случай, если слуховые галлюцинации появились.
— Да.
— Это же ты меня насколько старше… — Мозг медленно принялся вычислять.
— Не будем считать, — оборвал он меня, — и давай договоримся — ты больше не будешь называть меня дяденькой.
— Сорок девять. — Выдала я. — Ты меня старше на сорок девять лет. — Я нервно улыбнулась. — Ты и есть дяд…
— Светозара, — Амори наградил меня укоризненным взглядом.
— Всё, прости, — смешок сам собой вырвался, — больше не буду.
Со мной сегодня определенно что-то не так. Ну, вот вчера, допустим, я бы ни за что не назвала Амори дяденькой. Мысленно да, но сказать ему…
Нападения во всем виноваты. Вогнали меня в какой-то безэмоциональный вакуум, оставив голые нервы.
Надо выспаться… Хорошенько выспаться и привести себя в порядок. Должно помочь.