Лагуна фламинго
Шрифт:
Эдуард сел в карете так, чтобы Мина могла любоваться видом из окна. Кроме потрясающей набережной на северо-западе города неподалеку от кладбища Реколета и парка Трес-де-Фебреро в Буэнос-Айресе почти не было зеленых насаждений, поэтому неудивительно, что в хорошую погоду в парк стекалось много горожан. Простые люди ехали на городском трамвае, а богатые землевладельцы и торговцы, да и вообще любой человек с деньгами и именем, желая щегольнуть, подъезжал к парку на карете в сопровождении прекраснейших женщин, облаченных в роскошные наряды.
Мина заметила, что Эдуард пододвинулся к ней поближе.
— Я всегда говорил, что если в других районах города можно получить лишь обрывки впечатлений, то тут все сливается в яркое, роскошное великолепие. Портеньос знают, чем ценен их город. Когда в Буэнос-Айресе бушует гроза, в газетах первым делом сообщают о том, не разрушен ли Трес-де-Фебреро, и все горюют, стоит ветру повалить хоть одну пальму. — Он рассмеялся.
Мина, очнувшись от своих мыслей, постаралась улыбнуться.
«Ты не должна все испортить, — вспомнила она слова Аннелии. — Эдуард наше спасение. Если он нас оставит, мы снова станем нищими».
«Но я его не люблю».
Мина едва смогла сдержать вздох. Да, ей нравилось проводить время с Эдуардом, но в то же время с ним было очень тяжело. Она просто не могла оставаться самой собой. Каждое слово нужно было продумывать, каждый жест должен был вести к определенной цели, по крайней мере, так говорила ей мать.
«Но при этом мне так нравится его прямолинейность, его честность, его любовь к жизни…»
А вот Мине было не позволено оставаться собой. Она не могла рассказать Эдуарду о своих страхах, об Эсперанце, о Франке Блуме, которого она все еще ждала. Она не могла быть честной. Не могла проговориться. Ей приходилось притворяться откровенной, но не слишком. Приходилось демонстрировать хорошее отношение, но не настолько, чтобы показаться навязчивой.
«Мы должны сделать так, чтобы Эдуард взял нас в Ла-Дульче, — вновь повторил голос Аннелии в ее голове. — Ему нужен кто-то, кто займется его домашним хозяйством». Только вчера они говорили об этом.
Эдуард кашлянул, и Мина испуганно вздрогнула — она снова задумалась.
— Простите, Мина. Я не хотел вас напугать.
— Ничего, — прошептала она. — Я просто кое о чем задумалась.
— О чем?
— О Росарио.
Да, это была почти правда. Мина часто думала о Росарио. Думала об Аурелио Алонсо и о его друзьях, об их приставаниях, с которыми ей приходилось мириться.
На лице Эдуарда отразилось сочувствие. Он осторожно погладил Мину по тыльной стороне ладони.
— Мне очень жаль. Вам многое пришлось вынести в жизни.
Мина промолчала.
— Плохо, что ваша матушка на этот раз не захотела поехать с нами, — заметил Эдуард.
— Да, плохо. — Мина обрадовалась, что он не стал ее расспрашивать.
Какое-то время она смотрела на улицу, а затем повернулась к Эдуарду и собралась с духом. Когда-то нужно
А приедет ли он в Буэнос-Айрес опять — неизвестно. Мина набрала побольше воздуха в грудь.
— Вы… Вы, наверное, вскоре опять поедете в Ла-Дульче. Я слышала, в мае в имениях особенно много работы.
— Да, это так. — Эдуард улыбнулся. — Но там всегда много работы.
— Как… э… жаль. Я… Мне нравится проводить время с вами.
Мина осеклась — Эдуард опустил свою широкую ладонь ей на руку.
Помедлив, он заговорил:
— Что вы скажете, если я на этот раз позову с собой вас и вашу маму? Вы могли бы…
Девушка не перебивала, и его это явно ободрило.
— Вы могли бы отдохнуть от города, дорогая Мина. Я позабочусь о том, чтобы вам и вашей маме было там хорошо. Вам ни о чем не придется волноваться. Я…
— Но… Я… У нас нет денег и… — потупившись, пробормотала Мина.
— Но вы приедете ко мне в гости, Мина. Вам ни за что не придется платить. Простите, я должен был сказать это в первую очередь.
— Я… Да…
— Да? Вы сказали «да»? Надеюсь, ваша мама не откажется!
— Думаю, да… Когда?
— На следующей неделе. Я хотел вернуться в Ла-Дульче до наступления Дня Независимости и отпраздновать его вместе со своими людьми.
«Нет, не получится, — подумала Мина. — Не получится». Но что же делать? Разве ей не следует взять быка за рога?
— Я не могу поехать, — уперев руки в бока, заявила Мина, глядя на мать. — Я подумала, и я не поеду.
Она давно уже не спорила с матерью, но больше не могла молчать. С тех пор как они сбежали из Эсперанцы, у них никого не было, но теперь все обстояло иначе. Нужно было проверить, как Аннелия отреагирует на ее слова.
— Что это значит? — Мать изумленно уставилась на дочь. — Это наш шанс, ты же понимаешь. Наконец-то дела пошли на лад.
— Но в День Независимости я должна быть на площади имени Двадцать Пятого Мая. Я должна ждать Франка!
— В прошлом году твоего Франка тут не было.
— Тогда что-то случилось, я знаю. Он просто не смог приехать. И откуда мы знаем, может быть, все предыдущие годы, когда не могла прийти я, Франк ждал меня на площади? Я буду ходить туда до тех пор, пока кто-то не предоставит мне неоспоримые доказательства смерти Франка.
— Девочка моя! Франк не пришел, потому что он умер. Никто не видел его с той ночи, когда он совершил побег, даже его родители.
— Откуда ты знаешь, мама? Прошло несколько лет с тех пор, как мы покинули Эсперанцу. Мы туда не возвращались. Может, это нас там считают погибшими.
— Было бы неплохо.
Мина не обратила внимания на слова Аннелии.
— Я чувствую, что Франк жив, мама.
Аннелия горько рассмеялась.
— Значит, ты чувствуешь? Твои чувства ничем нам не помогут, Мина. Как говорится, лучше синица в руках. После всего, что случилось, я не хочу ждать, появится ли журавль в небе.