Лагуна вечной любви

Савина Екатерина Ивановна

Он не сразу ответил.

– Честно говоря, – откашлявшись, проговорил он, – я подумал о том, что именно вы – лицо моей фирмы, как только первый раз вас увидел. Но... предлагать такое сразу... Я побоялся. Я ведь сам профессиональный фотограф. То есть – был когда-то. У меня наметанный глаз – я сразу вас заприметил и тем не менее – я опасаюсь работать не с профессионалами своего дела. Ладно! – махнул он рукой. – Теперь не важно. Вы согласны, а я вашу кандидатуру утвердил уже. Начнем?

– Прямо сейчас?

– Да, конечно, – быстро проговорил Карен Степанович, – я же говорю –

нужно спешить с изготовлением щита. И так сколько времени потеряли на поиски нужной модели.

– Я готова, – сказала я, тоже поднимаясь из-за стола, – только вот... я, наверное, не так одета, как одеваются обычно модели.

– Не важно! – снова махнул рукой Карен Степанович. – Лицо – главное лицо и... как бы это... внутреннее содержание. Одежда не имеет никакого значение. Фотограф, конечно, ушел уже, – кажется, Карен Степанович разговаривал сам с собой – ко мне не обращался, – но ведь я сам профессионал. Если не забыл, как все это делается. Аппаратура хранится в кабинете Сашки-фотографа, ключи у меня есть. Пойдемте, Ольга Антоновна! – теперь он обращался точно ко мне.

«И чего тут сомневаться, – подумала я, начиная уже чувствовать приятное волнение, какое чувствуешь всегда, когда внезапно определяется какая-нибудь приятная неожиданность, – и гонорар я свой получу – в агентстве. И здесь что-нибудь заплатят. И наверняка – не так уж и мало. Это не говоря о том, что на мое лицо будет весь город Москва любоваться. А может быть, получится у меня и в самом деле стать фотомоделью. Маловероятно, конечно, но... Во всяком случае я ничего не теряю».

Карен Степанович вывел меня из кабинета, мы прошли вдвоем по пустому и полутемному гулкому коридору.

– Вот здесь, – проговорил он, остановившись у закрытой двери.

– Инвентарь весь здесь, – бормотал Карен Степанович, отпирая дверь, – часа два всего займет съемка, зато прямо завтра можно будет уже приступать к изготовлению щита, – готово. Проходите!

Мы вошли в довольно просторную комнату, угол которой был отгорожен темной ширмой. Карен Степанович щелкнул выключателем, отчего комната моментально утонула в хлынувшем со всех сторон желтом свете – и скрылся за ширмой.

Я огляделась.

Никогда не была в фотостудии. Очень похоже на учреждение, где делает фотографии на документы – софиты, какие-то приспособления, похожие одновременно на зонтики и на надутые паруса. Одинокий стул у стены, затянутой ослепительно белой тканью.

– Секундочку! – прокричал из-за ширмы Карен Степанович. – Только разберусь с аппаратурой.

– Конечно, конечно! – крикнула я в ответ.

Я прошлась по комнате и села на стул.

«Как там Васик и Даша? – подумала я вдруг. – Сегодня утром, когда я уходила из квартиры, я запретила им даже в подъезд высовываться. Несомненно, что за домом ведется наблюдение. И кто знает, что приказано соглядатаям – просто следить за Васиком и Дашей или... А если мои друзья будут сидеть в квартире, то соглядатаи ничем им навредить не смогут. Дверь в квартире Васика – металлическая; и сигнализация, кажется, поставлена какая-то крутая. Так что – проникнуть в квартиру никто не сможет без ведома хозяина. И значит – пока Васик и Даша

в квартире – они в безопасности. Относительной, конечно, но в данной ситуации выбирать не приходится».

А мне утром удалось выбраться на улицу очень просто. Конечно, я могла бы ввести в транс соглядатая и заставить его забыть о том, что он меня видел, но... Что-то подсказывало мне, что пока не следует пользоваться моими паранормальными способностями. Черт его знает, чем это все может кончится.

Я невольно посмотрела на свою руку. Тряпку теперь сменила чистая повязка из бинтов, которую скрывал длинный рукав кофты. Боль почти прошла, но пару раз за день мне посчастливилось задеть рукой о какие-то посторонние предметы – в метро – и каждое прикосновение отдалось довольно ощутимой болью.

Утром, строго настрого запретив Васику и Даше высовываться на улицу, я, осторожно приоткрыв дверь, выглянула в подъезд. Закрыла глаза и сконцентрировалась. Затем несколько раз выдохнула и осторожно открыла глаза. Ничего не произошло. Ни в какую черную дыру я не провалилась и никто на меня не прыгнул из мрака.

Только на секунду высвободив свое подсознание, я мгновенным усилием воли возбудила и притушила «второе зрение». Только секунда – но этого мне хватило, чтобы определить, что в подъезде все чисто. Никого нет.

Значит, соглядатай находится у подъезда. Или вовсе ушел. Но это – маловероятно; меня все-таки ни на минуту не отпускало ощущение стягивающегося вокруг нас кольца смутной опасности – с того самого момента, когда я засекла у подъезда первого соглядатая – Адольфа.

Определив, что в подъезде нет никого, я осторожно прикрыла за собой дверь, поднялась на последний этаж. Люк, открывающий ход на чердак, к счастью, оказался открытым. Выбравшись на чердак, я прошагала добрый десяток метров, задыхаясь от пыли и почти по колено утопая в зловонном слое голубиного полета.

На последний этаж соседнего подъезда я спустилась уже в полубморочном состоянии. Отдышалась, как смогла привела себя в порядок – мне очень мешала моя покалеченная рука и направилась к лифту – спокойно, будто я всю жизнь прожила в одной из квартир этого подъезда.

Когда я оказалась во дворе, в первую очередь я поискала глазами соглядатая. «Старый» – вспомнила я его имя.

Никого я не увидела. И только снова применив «второе зрение», обнаружила, что опасность исходит от машины, стоящей неподалеку от подъезда, где находилась квартира Васика – синей «девятки».

«На посту», – прошептала я и, быстро отвернувшись, пошла прочь со двора.

«Что же все-таки происходит? – думала я, сидя в фотостудии и щурясь от яркого света софитов. – Как мне разобраться в происходящем? Самый простой способ – покопаться в сознании одного из соглядатаев. Но когда мне выпал случай сделать это – у меня не получилось. Почему? Как будто кто закрыл сознание этого... Адольфа от возможного чужого телепатического вторжения. И этот кто-то, значит, предполагал опасность телепатического вторжения в сознание. А если он сумел поставить защиту на сознании своих людей, значит он и сам – экстрасенс? Такой расклад мне очень не нравится. И наводит на мысли...»